– Наш кодекс бусидо на то и самурайский, что понятен лишь самураям. Но если будет угодно… – улыбнулся Мацуда, – то вот вам первое золотое правило: настоящая цель в том, чтобы жить, когда нужно жить, и умереть, когда нужно умереть.
Зимон задумался, лениво почёсывая давно небритый подбородок.
– Только и всего? Это и есть ваше золотое правило? Не впечатлён. У нас говорят, что правило только в том случае золотое, если оно приносит золото. Признаться, я надеялся на более дельный совет.
– Терпение, Хильмар-сан. Нужно уметь ждать, и ответ придёт сам собой.
– Тоже ахинея какая-то. Можно терпеливо, до умопомрачения, ждать поезда, где рельс не видно даже на горизонте. У меня сложилось такое впечатление, что вы сами ничего не понимаете, но старательно делаете вид, что владеете скрытой истиной. С умным видом извергаете поверхностные тезисы, годящиеся лишь для дешёвых газетных передовиц. Но напомню вам, мой друг, что на поверхности плавает только дерьмо, а за жемчугом нужно нырять. О равновесии в природе ничего не слыхали? Действие равно противодействию. Обер-лейтенант Бауэр ненавидит меня так же, как я презираю его. Будь у меня возможность, я бы тут же от него избавился. А согласно закону равновесия, Бауэр так же мечтает избавиться от меня. И вот здесь терпение может сыграть злую шутку. Но, с другой стороны, и поспешность не приведёт ни к чему хорошему.
– Хотите начистоту? – вдруг перебил размышления Зимона Мацуда. – Я рад, что вы тоже видите разделяющую вас с Бауэром пропасть. Признаюсь, мне это бросилось в глаза, стоило в первый день спуститься в лодку. Вы продолжаете собственную войну только потому, что так велят ваша гордость, офицерский долг, присяга. Мне это понятно. В душе вы, как и я, считаете плен позором, ставите долг выше собственной жизни, хотите продолжать воевать, потому что вы воин. Ваш же помощник остался лишь оттого, что увидел возможность освободиться от этих самых правил морали, требований, приказов, почувствовать вкус безнаказанности. Здесь и кроется антагонизм ваших отношений. И вот когда, казалось бы, всё свершилось, вот она, свобода, и Бауэр ощутил вкус крови, – вы вдруг не даёте ему насладиться этой свободой в полной мере. Говорите о чуждых, неписаных кодексах, малопонятных ему морских законах. Однако вся беда в том, что человеку, в сущности, по вкусу безнаказанность. Анархия не раз собирала под свои знамёна огромные армии. Поведение Бауэра может понравиться и многим другим матросам вашего экипажа. И тогда эта лодка точно превратится в корыто.
– Может быть, может быть… – нахмурился Зимон. – Всё это от безделья. Гуманизм и человечность в вопросах поддержания боевой готовности – вещи преступные уже по определению. Знаете такую присказку насчёт ребёнка и матроса? Честный ребёнок любит не папу с мамой, а леденец в шоколаде. Честный матрос хочет не служить, а спать. Поэтому к службе его надо принудить. Дружище, сделайте одолжение – идите в центральный пост и немедленно объявите тревогу! Поначалу из-за течи в центральном посту, затем – атака самолёта противника. Как закончат, прикажите устранить поломку всех торпедных аппаратов! Можете ещё что-нибудь придумать. Дым в отсеке, отказ управления, пробоина в корпусе. Дайте волю фантазии. А я поищу свой секундомер, и поглядим, на что мы ещё способны. Я стряхну с них эту ржавчину! Говорите, анархия по нраву? Чёрта с два!
После грохота десятка ног неожиданно возникшая тишина кажется мрачным кладбищенским безмолвием. Разве только с той разницей, что над головой, вместо бледной луны в облаках, в клубах сырости мерцает красный фонарь. В его тусклом отблеске лица превращаются в вытянутые кровавые маски. Бегущая со лба капля пота сверкает, словно осколок рубина. Вайс смахивает её и вдруг заходится сухим надрывным кашлем. Только что дали отбой учебной тревоге по устранению течи воды в аккумуляторном отсеке. А батарей под палубой столько, что их свинцовые пластины весят больше, чем все остальные механизмы. В жизни это самое отвратительное, что может произойти на подводной лодке. Испаряющиеся клубы кислоты выедают глаза, выжигают лёгкие, кожа рук превращается в белые потрескавшиеся лохмотья, сплошь усеянные кровавыми волдырями. Работать приходится в масках, но они помогают мало, и Вайс содрогается вполне натурально, будто и вправду надышался кислотных испарений. Обессиленные механики лежат вповалку рядом с ним на полу, но, услышав надрывный кашель, начинают расползаться точно от прокажённого.