Выйдя из боя, перевязал ногу ремешком от планшета, чтобы хоть немного остановить кровотечение. Неподалеку увидел заброшенный аэродром. Решил сесть. Но когда выпустил шасси и пошел на посадку, увидел группу женщин, которые махали платками: «Не садись! Здесь немцы! Скорее улетай!». Я понял их сигнал. Снова набрал высоту и еле-еле дотянул до аэродрома. Произвел посадку и тут же потерял сознание от большой потери крови. Командир эскадрильи, Владимир Иванович Бобров, дал свою кровь, и мне влили ее прямо на плоскости самолета. Вскоре я пришел в сознание и был отправлен в госпиталь.
Так я расстался с любимым командиром. Опять началась скучная и однообразная жизнь в госпиталях Ростова, Волгограда, Саратова, споры с врачами, которые не отпускают на фронт. И снова я на курсах переподготовки в Казани, которая стала для меня родным городом. Здесь я провел лучшие годы своей молодости. Этот город дал мне крылья. Здесь я впервые поднялся в воздух. Здесь живет та, чьи письма поднимали мой боевой дух в боях с фашистами. Теперь мы поженились с Фаей и были самыми счастливыми людьми на свете. И все же я не мог долго оставаться в тылу. Подал рапорт с просьбой отправить меня на фронт, где мои товарищи бьются с ненавистным врагом. Пришел на комиссию. Врачи (как я их ненавидел!) запретили мне служить в истребительной авиации. Кое-как разрешили летать на самолете «По-2». Все же выехал в действующую армию. Сначала воевал под Ржевом, потом под Воронежем.
Странно было в первое время летать на тихоходном самолете, непривычно и скучно. Одно утешение было: все-таки я в воздухе! А когда мы начали темными осенними ночами забрасывать передовую линию и штабы фашистов бомбами, изматывая силы врага, немного повеселее стало на душе. Часто мы вывозили раненых с передовой в тыловые госпитали, летали к партизанам, доставляя им оружие и боеприпасы, продукты и обмундирование, а оттуда вывозили на Большую землю раненых народных мстителей. За всё это я был награжден вторым орденом Красного Знамени.
Но может ли настоящий истребитель долго летать на санитарном самолете? Я напоминал о себе, доказывал, что мое здоровье уже полностью восстановлено, просил вернуть меня на истребитель. Медицина же и слушать не хотела…
Однажды я посадил свой санитарный самолет на аэродроме вблизи Пятихаток. Бегаю между зданиями, разыскиваю, кому бы сдать привезенную кровь, как вдруг меня кто-то окликнул:
— Старший лейтенант! Откуда ты свалился, «Мордвин»? — «Мордвин» был моим позывным в воздушных боях.
Я был очень удивлен и обрадован, когда увидел своего боевого командира Владимира Ивановича Боброва. Мы крепко обнялись, приветствуя и хлопая друг друга по спине.
— Ты где пропадал столько времени? Я уже не думал увидеть тебя в живых! Где сейчас находишься? — засыпал он меня вопросами.
Мне стыдно было перед ним, что я летаю на санитарном. Язык не поворачивался говорить ему об этом. Но деваться некуда было. А он не отставал:
— Рассказывай же, истребитель, как живешь, как летаешь?
— Нечего мне рассказывать, — смутился я, — теперь я не истребитель, а скорая помощь…
— Как? — не понял он.
— Служу в санитарной авиации. Сколько ни бьюсь, чтобы вернуться в истребительную часть, ничего не выходит… Медики не разрешают…
— Только и всего? — засмеялся Владимир Иванович. — Это нетрудно уладить. Постараюсь помочь тебе. Идем к нашему командиру соединения, Александру Покрышкину, он сумеет уговорить медицину… Не беспокойся, вместе закончим войну на истребителях!
Через несколько дней я был переведен в истребительный полк, входивший в соединение ныне трижды Героя Советского Союза А. И. Покрышкина. Снова я попал под команду В. И. Боброва. С ним начинали войну и теперь опять вместе идем на решительный штурм врага.
Друзья быстро ввели меня в строй. Я был счастлив и горд тем, что снова нахожусь в родной стихии, да еще в таком хорошем, спаянном боевой дружбой коллективе. Да и как было не гордиться, когда одно имя Покрышкина приводило гитлеровцев в ужас и вызывало панику в их рядах! В те дни я решил навсегда связать свою жизнь с Коммунистической партией. Коммунисты эскадрильи приняли меня в свои ряды.