Выбрать главу

Вольф протиснулся между нами и стал собирать фломастеры:

— Я сейчас буду рисовать. Наш дом. Для тебя, мама. Чтобы ты не забыла, какой он у нас был.

И он принялся за дело, высунув изо рта кончик языка.

Глава 21

Рини была страшно расстроена и первые пять минут могла только плакать в телефон.

— О-ох, милая… Мы так испугались. Я первая почувствовала… Говорю Гюсу: кажется, что-то горит. Он спустился вниз посмотреть, выключен ли газ, и к газовому счетчику. Я в комнаты к детям, не балуется ли кто с зажигалкой.

Нигде ничего. Мы опять легли. Опять запах. Я уж спросила Гюса, может, он курил тайком. Он опять пошел на улицу. Прибегает и кричит, что у тебя вся кухня в огне. Пламя прямо наружу выбивается! Я вытащила девчонок из постели, и мы прямо в пижамах выскочили на улицу. Вызвали пожарных. Гюс хотел бежать к вам в дом, мы думали, что вы спите. Слава Богу, через пять минут приехали пожарные. Все на улицу повыскакивали. Дети так перепугались…

Пожарные с вот такущей лестницей полезли в дом, разбили окна… Боже, как было страшно! А вдруг они выйдут и вынесут три трупа, я правда так подумала. Я отправила Гюса с детьми домой, думаю: они этого не выдержат. Но потом пожарные опять выбежали из дома и кричат, что в спальне никого не нашли. Господи, как же я обрадовалась, что ты уехала. Ведь и представить страшно…

От ее рассказа все мое тело покрылось гусиной кожей. Я представила себе всю эту панику, тельца Вольфа и Мейрел в руках пожарных. Как дети проснулись и ловили ртом воздух, постепенно задыхаясь от дыма. Я почувствовала, как меня саму охватывает паника и смертельный ужас, что я умираю, а добраться до детей так и не смогу. И нас уже пожирают языки пламени. Я почти слышала их крики.

Я не знала, что сказать Рини. Я ей не доверяла. Она переживала за меня, пожарные жертвовали своей жизнью ради меня и моих детей, а я в это время в пьяном угаре спала за сорок километров отсюда. И Рини на меня даже не сердилась.

— Прости, что я не сказала тебе, что я уезжаю. Но я думала, что будет лучше, если никто не будет знать…

— Милая, я это очень хорошо понимаю. Конечно, это произошло не из-за тебя, за всем этим стоит этот идиот, виноват он, а не ты. Теперь ты видишь, с кем имеешь дело? Это серьезно. Я этому полицейскому, который тут приходил, так и сказала. Что уж теперь-то настало время что-нибудь сделать. Где это видано — сначала должны быть жертвы, только потом они будут принимать меры.

— И что он тебе сказал?

— Что еще не известно, был ли это поджог. Я говорю: ну уж мне-то вы можете поверить. Марии-то не было дома. Откуда же быть пожару?

— Я как раз и думаю, что он поджег дом именно потому, что меня не оказалось дома. От злости. Я опередила его на один ход, этого он не смог вынести.

— Хм, и что теперь? Он будет пытаться тебя отыскать. Я не думаю, что он просто так готов сдаться.

Я тоже не верила в это. Если он мой знакомый, он без труда сможет меня найти.

Солнце на улице пробилось сквозь серые тучи, и ветер успокоился. Опять начали осторожно кричать чайки. Вольф и Мейрел стояли в дверях в зимних куртках и высоких сапогах, мордочки спрятаны в толстых шарфах. Я натянула сапоги сестры и ее дубленку, потому что у меня не было своей одежды, которой был бы не страшен холод с моря. Я сама была слишком напугана, чтобы без всякой защиты выходить из дому на пляж, но детям не терпелось побегать, покричать и покормить сухарями запаршивевших лам из парка «Парнассиас». Здесь ничего не может случиться. Он же не знает, что мы здесь. Пока не знает. Я не собиралась становиться заложницей своего страха, я хотела дать ему отпор, показать этому гаду, что могу продолжать жить своей обычной жизнью так, как сама решу, что верну себе все, чего он хотел меня лишить.

Ножки Вольфа едва поспевали за ним, когда он сбегал с дюны к бурому морю и бурлящей блекло-зеленой пене. Мейрел догоняла его, бежала маленькими шажками, засунув руки в карманы. Полная чувства собственного достоинства. Еще в прошлом году она вся была комок детской энергии, ее полностью поглощали беготня и прыжки, а теперь тело у нее вытянулось, она сама не знала, что делать с этими длинными, худыми болтающимися руками и ногами. Было очень трогательно видеть, как у нее вдруг посреди дороги подгибались коленки, и я вспоминала себя в ее возрасте, как я была не уверена в себе, как трудно мне было становиться настоящей девочкой. Двадцать лет назад я так же, как она сейчас, стесняясь своих движений, неуклюже прыгала здесь, а теперь на том же самом берегу, у того же моря резвится моя дочь. Но я надеялась, что она все-таки не чувствует себя такой одинокой, как я в то время. Я бродила здесь целыми днями, подальше от родителей. Как часто я гуляла по этим дюнам и в шторм, и в дождь, и в жару. Постоянно думая о том, что я иду по самому краю Нидерландов.