В пансионе дверь подсобки передо мной захлопнулась. Меня прогнали. Я слышала, как мама визжит и швыряет все на пол, а отец тихо успокаивает ее. Анс вышла оттуда, побежала по лестнице наверх и вернулась со стаканом воды и белой коробочкой. Не говоря ни слова. Я спросила ее, что же случилось.
— Иди отсюда! — сказала она мне.
Потом папа унес маму наверх. Она лежала у него на руках как тряпичная кукла. Лицо у нее было распухшее и все в пятнах. Она дрожала, а губы у нее были в чем-то белом. Пена. Она смотрела сквозь меня, как будто на лице у нее была маска.
Нам с Анс разрешили сходить за картошкой-фри. Мы молча ели, сидя на скамейке на площади.
— Что случилось?
— Ничего. Мама устала. Теперь она будет спать.
Ночью меня разбудили голоса на улице. Кто-то визжал.
Мы с Анс раздвинули шторы и увидели, как по улице туда-сюда носятся в пижамах и носках гости пансиона. В комнату вбежал папа и сказал, чтобы мы быстрее спускались вниз. Нас подхватил кто-то из гостей, и мы в панике помчались далеко-далеко от пансиона. Издалека мы смотрели на «Дюны». «Скорая помощь», пожарные, полиция с визжащими сиренами проезжали мимо.
— Что там такое? — спросила я у женщины, которая прижимала меня к себе.
— Газ, — сказала она. — Утечка газа. Еще чуть-чуть, и мы бы все взлетели на воздух.
Маму увезли в больницу «Сантпоорт». У нас в доме появилась Конни, славная молодая женщина, которая помогала в пансионе. С ней было уютно. Мы стали разговаривать за ужином. Гости были от нее в восторге. И мы с папой тоже. По воскресеньям мы ездили навещать маму. Она сидела, как зомби, в грязном плетеном кресле зеленого цвета и теребила юбку. В «Сантпоорте» она начала курить. Одну за другой, докуривая сигареты до фильтра. Через полгода она вернулась домой, и мы в слезах простились с Конни.
Я встала под душ. Горячая вода обжигала раны, но это было даже приятно. Боль отрезвила меня и прояснила мысли. Он не сведет меня с ума. Я вымыла волосы кокосовым шампунем Анс, и вся ванная сразу наполнилась запахом Стива, вечно натирающего себя кокосовым маслом с макушки до пяток. Он всегда садился голышом на белую пластмассовую табуретку и массировал пальцы на ногах после тщательной инспекции с щипчиками для ногтей, потом переходил к лодыжкам, бедрам, тщательно втирая сладко пахнущее масло, пока все тело не начинало блестеть. После этого он голый вставал перед зеркалом и, полный восхищения, любовался собой.
Воспоминания. Как моя мама мыла меня, терла мочалкой, а мыло лезло в глаза, и я кусала губу, стараясь не заплакать. Как мыльные пузыри, воспоминания летали у меня в голове и снова лопались.
Я надела джинсы, которые уже не сидели в обтяжку, а болтались на бедрах, натянула через голову черный свитер и осторожно расчесала волосы. Моя мама не понимала, что с ней происходит. Она отвергала любую помощь и лечение, отказывалась пить лекарства и твердила, что мы хотим от нее избавиться. Что у отца есть другая женщина. Что мы сговорились с ним против нее. Что никто не хочет ее слушать. Я посмотрела в окно на ныряющую чайку и вдруг к собственному ужасу поняла, что, может быть, она была права. А я даже не попыталась ее понять. И тут же прогнала эту мысль. Она была явным параноиком. Она пыталась убить отца. И у меня даже не осталось о ней ни одного приятного воспоминания.
Глава 27
Я решила не рассказывать сестре, что подозреваю ее мужа. Она лишь подумает, что я окончательно свихнулась.
Анс сидела с детьми за настольной игрой.
— Смотрите-ка, кто к нам пришел. Хочешь чая?
— Я налью сама, спасибо.
Я налила себе чашку чая и села к ним.
— Мне очень жаль… То, что было ночью… Это так странно. — Я на самом деле ничего не помню.
Анс повернулась ко мне, посмотрела сердито и покачала головой. Потом приложила палец к губам, кивнув на детей. Она встала, погладила Мейрел и Вольфа по голове и сказала, что поставит еще чая. Я пошла за ней.
— Нельзя обсуждать такие вещи в их присутствии, — начала она. — У них еще не прошел шок после того, что случилось сегодня ночью. Ты должна говорить с ними о простых вещах, чтобы они опять тебе доверяли.
— То есть как ты раньше ничего и никогда не рассказывала мне? Ты это имеешь в виду? И до сих пор ничего мне не рассказываешь. Просто молчать о проблемах, и тогда их как будто нет?
— Не надо нападать на меня, Мария. Не я здесь пациент, — усмехнулась она сквозь зубы.
— Я не нападаю. Я только не хочу, чтобы ты вмешивалась в воспитание моих детей. У нас нет секретов друг от друга. Если они о чем-то спрашивают, я честно отвечаю. Именно поэтому они мне доверяют.