Так как из имущества оказалось одно единственное пальто, то его и забрали, а ведь эта семья ожидала третьего ребенка.
— Дуртан Матрена — 1,5 года тюрьмы и конфискация имущества.
Так бедная старушка и осталась без дома.
По болезни ее освободили через восемь месяцев и она еще долго скиталась, бездомная, среди верующих.
— Рубашка Николай, Чубенко Федор и Горькавый Иван получили по три года лагерей.
Мне дали полтора года лагерей. Отбывать срок отправили в лагерь на Холодной Горе города Харькова. Я успокаивал себя стихом из Евангелия: «Гнали Меня, будут гнать и вас».
Лето 1962 года было особенно жаркое. Работал я в трудовой колонии общего режима в литейном цехе. Работа была тяжелой, расплавленный чугун носили вручную. Хотя прошли времена и многое забыто, но друга своего, Женю Сирохина, брата из баптистов, с которым познакомился в лагере, не могу забыть. Он был судим по той же статье, что и все христиане. С ним мы встречались ежедневно на «пятачке» — несколько деревьев и пешеходная дорожка вокруг, место, где заключенные имели получасовую прогулку. Весь лагерь, состоящий из пятисот человек, ходили один за другим по этой дороге.
Женя выходил на пятачок рано и стоя на обочине с палочкой в руке, ведь он был совершенно слепой, обычно пел псалом.
— Над Родиной нашей восходит заря, о братья и сестры, вставать нам пора.
Подойдя тихо к нему, я слушал. Голос у Жени был приятный, мягкий. Немного погодя, я подходил к нему и брал за руку. Он сразу же говорил:
— Это ты, Гриша? Ну пошли, браток.
В разговорах, он всегда меня называл «браток». Он брал меня под руку, и мы ходим вспоминая свою прошлую жизнь, семью. Порой и забудешь, что ты в лагере. Помню, я спросил его:
— Женя, расскажи, как ты потерял свое зрение.
— Э, браток, то были самые тяжелые годы моей жизни.
Отец мой умер рано и мы жили с мамой. Кончил семь классов и началась война, тогда мне было пятнадцать лет. В семнадцать лет попал на фронт. За три месяца мы прошли военную подготовку и сразу же на передовую.
Оружия нам не дали, а сказали, если товарища убьют, берите его винтовку и воюйте. Окопы рыли с напарником и одной винтовкой воевали. И вот во время боя убило моего напарника, а меня землей засыпало. Я был ранен.
Меня привезли в лазарет, забинтовали все лицо, лишь только нос и рот было видно. Через три дня, когда делали перевязку, открыли мне глаза, я ничего не видел. Так и отвоевался, остался слепым на всю жизнь.
Приехал домой, на иждивение мамы. Позабыт, никому не нужен, даже петь перестал. Целыми днями сидел возле дома. Кто проходил мимо меня, а кто и заговорит ко мне. Глазами я не вижу никого, а как заговорит, то сразу представляю, кто со мной говорит и даже в какой одежде он. Бывало, как вспомню школу, то весь класс предо мной будто встал. Однажды вечером в субботу я как обычно сидел возле дома, вдруг слышу голос:
— Узнаешь меня?
— Зоя, это ты? Откуда ты?
Среди тысячи голосов я узнал бы ее голос, девчонка из моего класса… Она присела рядом. Мне стало обидно за свою судьбу, ведь я никому не нужен. И тут я услышал ее тихий голос:
— Женя, чего ты плачешь?
Я не поверил ее словам, неужели мои глаза могут плакать? Я провел рукой по глазам.
— В Евангелии написано: «Бог отрет всякую слезу с очей».
— Эй ты, штундистка, чего к нему пристала?
— Зоя, а ты в самом деле штундистка, в Бога веришь?
— Да, Женя, я христианка, хожу в собрание уже два года. Нашла я счастье в жизни.
— Какой же он? Такой красивый как и ты?
— Я не пойму тебя. Женя, о ком ты говоришь?
— За того, кто счастье тебе дал, за мужа.
— Ты меня не понял, я не замужем, но я христианка и счастливой меня сделал Христос. Завтра воскресенье, я иду в служение, хочешь, пойдем вместе.
Собрание меня не интересовало, но пройтись вместе не против, да и обидеть не хотел. Так мы и договорились.
С тех под, каждое воскресенье я посещал собрание, через время обратилась к Господу и моя мама. На следующее лето мы приняли водное крещение, я был счастлив, что спасен.
Осенью я подошел к нашему дьякону и спросил:
— Что мне делать, я хочу жениться. Но он задал мне странный вопрос:
— А кого ты выбрал?
— Как я могу выбрать если я не вижу, кто согласится взять такое горе на всю жизнь, тот и будет для меня самый дорогой человек.
— А сейчас есть у тебя самый дорогой человек?
— Есть, Зоя. Она первая побеспокоилась за мою душу, но знаете… За нее я и думать боюсь. Я калека… Слепой.
— Хорошо, брат, я поговорю с ней, потом и решим.