Любовь Брежнева пишет, что ее первый раз пригласили в гости к министру иностранных дел в середине 60-х годов. Кушали в семье Громыко основательно и долго. Перед уходом Лидия Дмитриевна вдруг, раздобрившись, кинулась в спальню и принесла племяннице генсека старый тюбик губной помады. Любовь Брежнева стала решительно отказываться от подношения. Жена Громыко тогда взяла ее руку и насильно вложила в нее помаду. Тогда племянница размахнулась и швырнула тюбик прямо под ноги министерши. Л.И. Брежнев тогда сказал своей племяннице следующее: «Хорошо ты ее, однако, отделала. Она тут мне как-то при всех заявила, что у ее Андрюши такие ветры, бывают, что боже мой, хоть святых выноси. Громыко сидел как кипятком ошпаренный». — «Давно бы поменял на какую-нибудь приличную бабу, не позорился бы», — сказала племянница. «Ты, милая, таких Лидий Громык не знаешь. Она такую вонь разведет, что похлеще Андрюшиных газов будет», — сказал дядя, однозначно намекая на свою ситуацию. Племянница Брежнева отмечает в своих мемуарах, что генсек не любил свою жену. Он даже не брал ее в загранкомандировки. В частности, во время визита в США в 1973 году вместе с ним два дня провела стюардесса его личного самолета, и Брежнев представил ее президенту Р. Никсону, который вежливо улыбнулся.
Я вспоминаю, что Лидия Дмитриевна и моей маме делала «богатые» подарки. Один раз моя мама дала мне большой торт из кремлевского пайка с просроченным сроком годности (женившись, я жил уже отдельно). Мама сказала, что этот торт принесла ей Лидия Дмитриевна во время своего очередного визита к нам в квартиру на Фрунзенской набережной.
В.М. Суходрев отмечает в своих мемуарах, что покупками для своих многочисленных домочадцев занималась в основном Лидия Дмитриевна, сопровождавшая мужа почти во всех поездках за границу. При этом материальные возможности четы Громыко были не безграничны. Поэтому жена министра целыми днями колесила по Нью-Йорку с женой какого-нибудь из наших дипломатов, досконально изучившей рыночную конъюнктуру города и его окрестностей. Суходрев рассказывает, что как-то он сам покупал рубашки для семьи Громыко. «А я видела такие же рубашки намного дешевле!» — сказала жена Громыко своим тихим назойливым голосом, которым она могла любого вывести из себя, а мужа — завести. Громыко также обрушил на переводчика свою досаду и стал обвинять его, что он ходит не по тем магазинам и его просто обманывают евреи в своих дорогущих лавках. Суходрев был также свидетелем того, как министру позвонила раздраженная жена и стала жаловаться, что дочери ее дальних родственников поступали на курсы, где готовили стенографисток-машинисток для МИДа. Но их не приняли, потому что они получили по двойке. Тогда Громыко вызвал своего старшего помощника, который был в курсе дела, и спросил:
— В чем дело? Почему девочки получили двойки за диктант? Это безобразие! Просто возмутительно!
Помощник стал объяснять:
— Андрей Андреевич! Но ведь они наделали массу ошибок, поэтому им и поставили двойки.
Громыко раздраженно сказал:
— Я сейчас вам такой диктант задам! И вы у меня тоже двойку получите! Немедленно займитесь этим делом.
Кстати, как отмечает племянница Брежнева, и жена генсека Виктория Петровна тоже была поражена вирусом стяжательства. В Москве у нее была даже специальная однокомнатная квартира, где в коробках хранились подарки, полученные Л.И. Брежневым от разных стран и народов. Виктория Петровна иногда наведывалась туда: проветрить, протереть пыль, пересчитать, а также распределить подарки между различными родственниками.
История «вхождения» Шевченко в семью Громыко датируется серединой 50-х годов, когда отец подружился с его сыном Анатолием, который также в то время учился в МГИМО. В 1955 году они написали совместную статью для журнала «Международная жизнь» о роли парламентов в борьбе за мир и разоружение. Министр вплоть до своего ухода из МИДа в 1985 году являлся главным редактором этого журнала. Анатолий предложил сначала показать статью своему отцу. Шевченко описывает первую встречу с Громыко следующим образом: «Он принял нас в своей просторной квартире в одном из зданий в центре Москвы, где живут правительственные работники и высшие партийные чины. При всей огромности квартира была настолько безлика, что казалась скромной: тяжелая, темная лакированная мебель, темные ковры. Однако Громыко выделялся на этом невыразительном фоне. Он выглядел в жизни точно так же, как на фотографиях, — сильный, хорошо сложенный, чуть выше среднего роста, с тонкими, плотно сжатыми губами, густыми бровями и черными волосами. В пристальном взгляде карих глаз, во всем его облике ощущались уверенность и сила. У него был звучный, довольно низкий голос, говорил он очень четко, взвешивая каждое слово». Громыко сказал тогда моему отцу, что заниматься наукой всегда полезно и вполне возможно сочетать это с дипломатической работой. В 1956 году отец поступил на работу в Отдел международных организаций МИДа СССР. Он продолжал дружить с сыном Громыко. Интересно, что Анатолий Громыко очень следил за своей внешностью. Я вспоминаю, как один раз он пришел к нам в гости с молоденькой женой. У него был большой угреватый нос, и Громыко-младший регулярно ходил к косметологу, чтобы очищать его от угрей. «Вот, видишь, как нужно следить за своей внешностью», — сказала моя мама и посоветовала мне делать то же самое. Однако я не последовал ее совету.
В дальнейшем установились дружеские и деловые контакты между моей мамой и женой Громыко. Кроме того, и министр испытывал симпатии к моей маме. Она обладала сильным обаянием и привлекательностью, что обычно называют магнетизмом. Видимо, это и было причиной того, что она всегда была центром внимания любой компании и общества. Яркая, эффектная, несколько взбалмошная, она любила красивые и дорогие вещи. Старинные украшения, антикварная мебель, нежные фарфоровые русские, немецкие и французские статуэтки и предметы, бриллианты восторгали ее и рано или поздно становились ее собственностью. Возможно, именно это сблизило ее с женой Громыко. Еще в 1969 году мама показывала мне старинную малахитовую шкатулку стоимостью 700 рублей (в то время — месячный оклад министра), которую она планировала подарить Лидии Дмитриевне. Так что те высокие должности, предлагавшиеся отцу в 1970 году, просто так в МИДе не занимались, будь претенденты семи пядей во лбу.
Отец писал в своей книге, что «Лидии Дмитриевне удалось вывезти из особняка в Гленкове два антикварных трюмо, которые теперь, видимо, служат украшением ее дачи во Внукове, но она почему-то пренебрегла двумя бронзовыми канделябрами, чем немедленно воспользовались супруги Федоренко. Когда жена министра спохватилась, их и след простыл». Н.Т. Федоренко был Постоянным представителем СССР при ООН и заместителем Громыко, видным китаеведом, членом-корреспондентом Академии наук СССР, автором многих интересных книг о Китае, Японии и ООН, а в свое время переводчиком И.В. Сталина. Громыко очень не любил своего зама и в некоторой степени даже завидовал его учености и не только этому. Ему претил весь облик Федоренко и его стиль жизни — длинные волосы, изысканные костюмы, галстуки-бабочки, презентабельная внешность. Кроме того, у него была красивая блондинка жена, с которой было не стыдно появиться на любом приеме. У Громыко таких возможностей не было. В 1970 году, когда Федоренко вернулся из Нью-Йорка в Москву, Громыко предложил ему должность начальника отдела. Но Федоренко гордо отказался, ведь он был заместителем министра. В дальнейшем он занимал пост главного редактора журнала «Иностранная литература» (1970–1988), а затем избрал в качестве постоянного места жительства Болгарию. Его зять, Сергей Федоренко (Ниц), взявший фамилию тестя, устроился на работу в секретариат ООН в середине 70-х годов (Н.Т. Федоренко по старой дружбе попросил об этом моего отца), а будучи членом делегации СССР на переговорах об ограничении стратегических вооружений, работал на ЦРУ. Подозревая, что КГБ может его разоблачить, Сергей Федоренко, как пишет Пит Эрли, «поехал в Подмосковье на дачу к своему влиятельному тестю. От имени зятя Николай Федоренко задал несколько вопросов своему старому другу Борису Соломатину (бывший резидент КГБ в Нью-Йорке. — Г.Ш.) и получил тревожный сигнал. «Генерал говорит, что в твое досье забралась проститутка». Сергей понял это выражение: кто-то в КГБ стал интересоваться его связями с американцами и его подозревают в шпионаже. После очередной командировки за границу он не возвратился в СССР и сейчас проживает в США.