Веснушек, насколько он видел, у нее не водилось. Назвать ей свое имя? Зная, что не сделает этого, он испытал прилив дружеских чувств.
– Так ты иноземка? Я с вашим братом мало дела имел, но ты, как видно, находишь странными самые обычные для нас вещи. Правда?
– Моя родина – Западная Расселина. Что странно, так это что вы сами не смеетесь над тем, что делаете.
– Над чем, к примеру? – спросил он, готовясь услышать какую-нибудь нелепость.
– Взять хоть тебя, – сказала она, серьезная, как сам дождь. – Ты, скорей всего, едешь, чтобы поддержать Освободителя, собравшего свои силы к востоку отсюда, в его правом деле. Я сама уже три месяца сражаюсь на его стороне, и это занятие при всем своем благородстве мне так надоело, что я решила вернуться к своим здравомыслящим соотечественницам и посвятить себя нашим разумным делам. – Под маской прорезалась широченная улыбка. Деревья зашумели, дождь полил с новой силой. – Мой земляк, услышав это, самое малое усмехнулся бы, а ты сидишь открыв рот, и в твоей красивой бороде ни ухмылочки. С другой стороны, порой кажется, что наши мужчины только и умеют, что хихикать. Они смеются над чем попало, день и ночь напролет, как будто ни о чем не хотят подумать всерьез. Может, они и правы – так утверждают наши философы. Говорят, что раз мужчины не рожают, то и думать им незачем. Не хотелось бы тебя обижать, но признай, что это здравая мысль. Однако женщине, затерянной в этой странной и ужасной земле, порой хочется, чтобы плотный красивый мужчина повел себя хоть чуточку глупо. Могу поспорить, что ты едешь под дождем целый день и устал до смерти, поэтому дай мне вожжи и отдохни.
То, что контрабандист не сразу выполнил ее указание, озадачило ее не меньше, чем серо-зеленый край вокруг них.
– Ты говоришь, что Горжик Освободитель находится где-то здесь? На востоке?
– Я уже три месяца состою в его войске. Он расположился на землях принцессы Элины – она отдала ему под ставку свой древний замок. Он, то со своим одноглазым подручным Нойедом, то с ближайшими сторонниками, то и вовсе один, разведывает окрестности, чертит карты, намечает, как ловчее напасть на графов и баронов, которые еще держат рабов. Освободитель очень умен. Туда, где господа ждут атаки, он посылает одного-единственного шпиона, чтобы тот взбунтовал рабов. А в имения, где господа подсылают собственных шпионов следить за рабами и доносить, где предательство подтачивает все изнутри, приходит войско Освободителя. Куда как умно! Но знаешь, он тревожит меня. Он, конечно, человек достойный, и цели у него благородные, только не могу я сражаться под началом одного мужчины в рядах других. Пойми, – ее ладонь снова легла на руку контрабандиста, – я ведь не зеленая девчонка с грудками не больше двух горсток песка, которые мальчишка для забавы сыплет на грудь своему приятелю. «Мужчина не способен владеть мечом, – заявляют такие девочки. – Мужчина не может сравниться силой, ловкостью, честностью и храбростью с женщиной». Чего еще ждать от птенцов, не залетающих дальше заботливого отцовского взора? Я так скажу: если мужчина способен драться, как женщина, уважай его не меньше, чем женщину. И не стану лгать: я бы дважды подумала, прежде чем скрестить своих двойняшек с мечами многих мужчин этой ужасной страны – хотя в наших казармах меня бы за это высмеяли.
Говорила она с акцентом, но не с варварским, которого стоило ожидать так далеко на юге. Никаких проглоченных слогов.
– Меня тревожит другое. Признав, что мужчины воюют не хуже женщин, ты все-таки чувствуешь себя неуютно, сражаясь бок о бок с ними, полагаясь на них, зная, что твоя жизнь зависит от их храбрости, преданности, чести и мастерства. Днем на привале и вечером у костра ты сталкиваешься с мелкой ревностью и враждебностью, которую они стараются прикрыть смехом и похвальбой. В них чувствуется та же обидчивость и неуверенность, что и в наших мужчинах, но наши хотя бы эти свои качества не скрывают и не пытаются их выдать за нечто разумное. Да, в этой стране я сражалась вместе с настоящими воинами, но женщина среди них всегда чувствует: они, занимаясь военным ремеслом месяцами и даже годами, могут быть настоящими воинами не дольше недели, а их шутки и смех лишь прикрывают то, что они остаются подлинными сынами Эйвха и несут на себе клеймо Эйвха. Да, дело Освободителя правое, и я уважаю его больше всех, кого встречала в этой странной земле. Его я встретила давно, в весеннюю ночь, при ясной, без ореола, луне. И замыслы его тоже были ясными, как лунные лучи, пронизывающие тьму. Мне были близки его взгляды, хотя ясности в запутанных делах я доверяю лишь постольку-поскольку. Потом, в своих странствиях, я слышала о нем все больше и больше, и ничто не противоречило тому, что он в ту ночь говорил. Наконец я пришла к нему и предложила свои услуги. Вряд ли он меня вспомнил, но дело не в этом. И все это время здесь то дождь, то туман! Как боец, он не уступает женщине – а главное, в голове у него не драконье дерьмо. Я честно сражалась за него, но три дня назад прошел слух, что в этих местах были замечены наши женщины. Надоели мне чужие причуды и выверты, соскучилась по своим. Говорят, их видели в Винелете – туда я и направляюсь.
Контрабандист слушал ее со сдержанным недоумением – думаю, мы с вами отнеслись бы к ее словам точно так же. Высказывалась она прямо и подробно, совсем не по-женски. Но он, при всем своем пренебрежении к школярам, сам был в некотором роде школяр и ответил ей так:
– Если этому слуху уже три дня, в Винелет идти не стоит. Я не слишком хорошо знаю эти места и не слишком бы полагался на то, что говорят парни вроде меня. Вопрос в том, куда идут твои подруги – на север или на юг? В трех днях пути на юг от Винелета лежит Аргини, в трех днях пути на север – порт Сарнесс. – Он знал эти города, потому что последние два года не раз доставлял туда грузы.
Женщина, отстранившись, оценивающе на него посмотрела (дождь, похоже, перестал насовсем).
– Ты не только красавчик, но и мыслишь красиво – в вашей стране это такая же редкость, как и в моей. – Складка ее губ говорила, что ему следует отнестись к этому как к похвале. Это он-то красавчик? Впрочем, с такой он не лег бы даже за деньги. Хотя… если за хорошие деньги… Даже из мужчин на мосту монету не выжмешь – разве повернется язык спросить плату с такой воительницы? А любопытно было бы… непривычно.
Ей бы еще хоть пяток веснушек…
– В это время года они, конечно, пойдут на север. И должны уже быть в Сарнессе, правда твоя. До него отсюда часа три езды.
– Неужто? – Он полагал, что не меньше суток, но география тогда складывалась исключительно из устных рассказов – почему бы и к этой женщине не прислушаться?
– Конечно. Вот доедем до перекрестка и сразу увидим Сарнесс, и корабли в его гавани, и Путь Дракона. Этот город очень красив с вершины холма на закате. Ты будешь об этом внучкам рассказывать, а я своих подруг разыщу.
Контрабандист со смехом тряхнул вожжами, но вол не прибавил ходу.
За последние пять лет он трижды видел хибары и склады Сарнесса и дважды заезжал в его сонный порт, чтобы попить там пива. Сидел за длинным столом с рыбаками, а море между плоскодонками сверкало на солнце. Потом садился хмельной в повозку, и вол тащил его на боковую дорогу, куда, как и теперь, лежал его путь.
Может, город и правда недалеко.
– Что ж, – сказала Вран три часа спустя, когда они стояли рядом у колеса, – этот город и впрямь красив, но сейчас, в сумерках, да еще и в тумане, не видать ни его, ни моря.
8
Кусты и камни, напившиеся дождя, и в самом деле выдыхали густой туман.
– Но если ты смотрел сверху на Колхари, – сказала Вран, – Сарнесс вряд ли тебя поразит. Однако и у этого города есть история, которая может быть тебе интересна.
– Да? – Мягкая, хотя и холодная, земля была приятна ногам.
– Ты же спрашивал меня про Освободителя? Жаль, Путь Дракона сейчас не видно – это хорошая примета. Да ты должен помнить его, если бывал здесь раньше.
Контрабандисту и верно помнилась, хоть и смутно, широкая пыльная дорога с севера на юг: с одной стороны город, с другой глубокая пропасть, где виднелись складские крыши, рыбачьи хижины, таверны – и море.
– Знаешь, когда-то дикие драконы весь Неверион населяли. До постройки Сарнесса скальный карниз, где проходит теперь дорога, служил им насестом – взлетая с него, они парили над океаном и на него же возращались. Так, по крайней мере, гласят легенды. Сама я в это не верю, потому как еще не встречала дракона, который мог бы найти место, с которого он взлетел. Это глупые животные – теперь они водятся только в Фальтах.
Контрабандист тоже слышал сказки об орлах и драконах, но живьем их не видел – только изображения на посуде – и полагал, что ни тех, ни других нет в природе.
– Когда мы в последний раз приезжали в Сарнесс разжиться провизией, Освободитель показал нам один склад и сказал, что однажды залез туда, когда промышлял контрабандой: заднее окошко было открыто. Залез и не знал, что выбрать: железные молоты, предназначенные для ульвенской верфи, или оберегающие от падения амулеты для енохских горняков. Сказал, что теперь уже и не помнит, что выбрал. Помнит только, как стоял там и думал – ну и сам склад, расположенный между пекарскими печами и боковой калиткой гостиницы. Все так и осталось на прежнем месте, хотя он сказал, что гостиница тогда была вдвое больше – кое-какие постройки они снесли.
– Раз он контрабандистом был, неудивительно, что выкинул это из головы. Небось и не взглянул ни разу на то, что вез.
– Если то, что я знаю о контрабанде, верно, правда твоя. А в самой высокой части Пути, если верить местным преданиям, безумная королева Олин когда-то предостерегла полководца Бабару. Моряки ульвенской флотилии, которой он командовал, слышали ее пророчество со своих кораблей. По ее словам, следовало дождаться некоего знака, заключавшего в себе птицу и дерево. Была у меня подруга, так она наизусть знала все островные байки.