- Я помню… - он шептал, и я чувствовала, как его дыхание обжигает мою кожу. – Я помню, как ездил с отцом на рыбалку. Мне было года три. А на обратном пути заезжали на поле – мы тогда жили в небольшом посёлке здесь, в области - и я вволю скакал по снопам сена – огромным! Тогда они казались мне просто гигантскими. Пока залезал на самый верх, раз десять скатывался, весь исколотый был, но довольный. Особенно когда забирался на вершину и мог махать оттуда руками, - тихо засмеялся он, меняя положение и перекатываясь на спину.
- А ещё, - попросила я.
- Ещё… В детстве я часто сбегал из дома. Всё время мечтал уехать куда-нибудь на поезде, желательно в другую страну. Чтобы вокруг одни незнакомые лица, чтобы пейзаж за окном постоянно менялся, и никто не лез ко мне с тем, что нужно делать. Мне казалось, что если говорить непонятные фразы, то это и есть иностранный язык, так что за границей меня вроде как должны были понимать и принимать за своего, - засмеялся Лёша, закидывая руку под голову. - Но чаще всего такие вылазки с рюкзаком, набитом печеньями, книжками и всякими игрушками вроде кубика-рубика заканчивались плачевно. Меня отыскивали на ближайшей остановке или в сквере, и дома устраивали такую трёпку! Первое время я подначивал и друзей, мол, что дома делать, нас ждут великие открытия! Но они быстрее меня усвоили, что поступать наперекор родителям чревато лишениями и последствиями в виде отцовского ремня, а вот меня было не остановить. Даже когда отбирали игрушки и запирали дома, или оставляли стоять в углу целый час. Я и в школе был далеко не примерным мальчиком. Да и сейчас, - Лёша хмыкнул, и я поймала себя на том, что улыбаюсь. – Я вообще терпеть не могу скуку. Кто знает, откуда она берётся? Но с ней жизнь становится такой бледной, бесцветной, как будто чужой. Всё становится пустым, и время тянется медленно.
- И как ты с этим справляешься? Всё время ищешь себе приключения?
- Да. Мне это нравится. В такие моменты я ощущаю вкус жизни. Я не знаю, как живут все остальные: каждый день ходят в школу, а вечером делают домашнюю работу, или сидят в офисе, зарывшись в бумагах. И так изо дня в день. Я никогда не смогу так жить. Мне нужна смена эмоций. Одни и те же декорации жутко наскучивают…
- И люди, - тихо прошептала я.
- Что? – не понял он.
- И люди одни и те же наскучивают.
- Нет. При чём здесь это?
- Разве нет? Ты постоянно ищешь развлечений, но ведь это не карнавал. Было бы глупо ожидать, что жизнь устроит тебе торжественный приём.
- Вот и я о том! Твори и преображайся сам, иначе будни тебя одолеют.
- Но в таком потоке событий невозможно увидеть главного. В погоне за ощущениями ты рискуешь упустить что-то важное. Или кого-то.
- По-твоему, лучше плыть по течению и быть побеждённым серой повседневностью существования?
- Но нам никогда не избавиться от будней. Они будут всегда! Они составляют материю нашей жизни. И праздник на то и нужен, чтобы осветить череду обычных дней своей красотой, взорвать повседневность. Но он не может быть с нами каждый день, потому что тогда мы попросту перестанем замечать и ценить его, понимаешь? – Я и сама не заметила, как стала говорить громче, и, осознав это, затихла. Не хватало только разбудить кого-нибудь своими пространными рассуждениями, пытаясь понять, кто из нас прав и чей смысл жизни более сознательный. - По-моему, праздника ищет тот, кто не видит смысла своего существования. Кто живёт бессмысленно, слепо и тупо, пытаясь избежать повседневности, спрятаться от мира, замаскировать свою скуку, плохое настроение, свою неинтересную на самом деле жизнь.
Лёша замолчал, а потом неожиданно жёстким тоном сказал:
- Всё, давай спать.
Обиделся? Скорее всего.
- А мне скуку заменяет любовь, - произнесла я, надеясь вернуть его расположение. Может быть, я и правда слегка перегнула палку своими откровениями. Я не хотела его задеть.
- Любовь? – фыркнул он, выдавая в себе человека, который вообще ни во что подобное давно не верит. Любовь для таких – сказка, подобная существованию Деда Мороза. – Как можно быть постоянно в кого-то влюблённой?