Сонный, каким он и был, Рикки был уверен, что он никогда не сможет по-настоящему отдохнуть в этом месте, даже если они вколют ему еще одно из тех успокоительных.
Он продолжал засыпать и резко просыпаться, уверенный, что кто-то по ту сторону двери подслушивает. Его беспокойный сон был и вовсе нарушен внезапным криком посреди ночи. По крайней мере, он думал это ночь. Было сложно понять сквозь затворенную камеру.
Конечности Рикки стали свинцовыми, как только он сел. Крик повторялся снова и снова, заставляя его полностью проснуться. Он поплелся к двери, приникший к ледяной поверхности. Схватившись за дверную ручку, он был потрясен, когда дверь приоткрылась. Этого не может быть. Ему бы не позволили бродить по залам Бруклина в одиночку. Он мог точно сказать, судя по тому, как к нему применяют силу, это не одно из таких мест. Неужели один из санитаров облажался и забыл запереть его? В коридоре было по-прежнему темно, без медсестер или санитаров, никаких других пациентов, без признаков жизни вообще, кроме стука, как сердцебиение, что барабанил медленно откуда-то из-под его ног. Может быть, это были трубы или старинные печи, которые ворчали где-то в подвале, как древний, дремлющий зверь.
Корень здания. Его ядро. Живое, бьющееся сердце дурдома. Рикки шел по коридору к лестнице, босые ноги такие же ледяные, как и пол. Млечный свет заполнил всё пространство, освещая его шаги вниз по этажу. Бьющееся сердце взывает к нему, и он последовал. Он не чувствовал себя в безопасности, точно. Это больше похоже на безрассудство. Но что они могли сделать, выгнать его? Не его вина, что эти идиоты оставили его дверь открытой.
Казалось странным, но этот шум исходящий откуда-то глубоко из сердца здания успокаивал его. До тех пор пока он не дошел до приемной. Он сидел здесь и смотрел как Бутч заполняет документы, в то время как его мать плакала.
— Разве ты не будешь скучать по мне? — пробормотал он, изображая большие глаза по-детски.
— Дорогой..
Она почти купилась на это, ее губы дрожали, когда она смотрела на него.
— Нет, не в этот раз.
Бутч закончил за неё и разрушил заклинание. И Рикки ненавидел его за это.
Страх и неверие завладели им, надвигаясь как волна, стремящаяся утопить его в себе. Он поспешил к двери, которая вела наружу, подумав на дикую долю секунды, что лучше бежать, чем пытаться связаться с мамой по телефону, но его удача была исчерпана — эти двери были определенно закрыты. Зов «сердца» или печи усилился, Рикки последовал, в этот раз неохотно. «Некуда Бежать» — пришло на ум. Песня или мысль. Звук, который исходил из подвала как бы играл эту песню. Цепляющая, мрачная, управляющая и заражающая.
Некуда бежать…
Он оказался в той части больницы, которую не знал. Не удивительно, ведь не прошло и целого дня с тех пор как он прибыл. Вестибюль была позади него, а впереди офисы и складские помещения с узким залом, который исчез в зияющей тьме. Арка. Арка, что вела вниз.
Вниз он и последовал, в холодную глубину, чувствуя грубые камни на стенах и запах червивой, влажной земли, которым был пропитан подвал. Лестница казалась бесконечной, непрекращающийся барабанный звук взревел громче, отзываясь эхом, переплетаясь с его страхом, известью и кирпичом, пока не стал частью его самого. Трубы гремели, скрипели, от внезапных похлопываний казалось, что они могут взорваться в любую секунду.
Поиск. Он понял, что отчаянно пытается найти не телефон или выход, а источник сердцебиения.
Рикки следовал звуку барабана всю дорогу в длинный, высокий коридор, потолок которого возвышался так высоко над ним, что возможно это было просто пустое небо. Что-то царапнуло спину, он резко оглянулся, сзади ничего не было. Его посетила мысль, что возможно всё это сон, когда он почувствовал, как острые ногти человека схватились сквозь рубашку, заставляя кожу гореть, но никого не было. Он был один в зале. Стиснув зубы от боли он пошел дальше к звуку, проходя запертые двери по обе стороны без окон. В каком-нибудь кошмаре они были бы точно закрыты, но он пытался открыть каждую, на всякий случай. Внезапно он был уверен, что эти крики ранее он слышал именно из этой прихожей. Что кто-то за дальней дверью справа рыдал так громко, что было слышно в его камере. Сердцебиение направило его прямо к источнику.
И когда он дошел до последней двери справа, она была открыта, как и его. Ещё одна халатность, разумеется. Он должен зайти внутрь, спастись от когтей царапающих за его спиной и найти пульс сердцебиения, что гремел в ушах. Теперь это было его собственное сердцебиение, его собственный пульсирующий страх.