— Ну, вы — авантюристы! Аня так плакала, так переживала, я думала, что она — действительно твоя жена, — вспоминала Катя, став моей супругой.
Находясь в Гурьеве на строгом режиме ко мне заладят ходить КГБешники, грубо требуя от меня писать статьи в газеты о группе «Доверие» и о знакомых диссидентах, угрожая, что иначе мне никогда не выйти из лагерей.
Администрация лагеря давно искала любую возможность избавиться от меня и от сотрудников КГБ, так часто посещавших теперь лагерь. Карцер на меня уже не действовал. Я пошел по непривычному для них пути, требуя посадить меня в карцер по собственному желанию, там мол тихо, прохладно и очень хорошо. Замначальника лагеря предложил мне:
— Давай сделаем так. Едь в Талгар на тюремную психиатрическую больничку, там тебе не будет никакого лечения, только сиди тихо и, как только подойдет срок выхода на поселения, едь в свои леса. Ты же лес любишь?
В Талгаре мне очень понравилось. Никакого режима. Ходи куда хочешь по коридорам, еда сносная, прогулка два часа во дворике с душем, вид на снежные вершины гор, кругом абрикосы и яблони в цвету. В промежутках между едой и сном я английский учил. Главное, КГБисты мне здесь не докучали, но и месяца я не пробыл в этом раю для зэков, как неожиданно забрали меня на этап в Гурьев. Решил, что точно новое дело там раскрутили и везут на суд. Двое суток тащился «столыпин» до Гурьева и, забрав меня прямо из этапа привели в кабинет к сидевшим там знакомым КГБистам.
— Подпиши бумагу, не бойся. Это приглашение на выезд из Союза в Израиль, — пояснил один из них, — а там уже едь в свою Америку.
Это была пятница. «Воронок» дожидался меня во дворе тюрьмы. Сильно уставший после дороги я сел в переполненную зэками машину, а перед глазами у меня — отпечатанный вызов из Израиля и звучат слова: «Поедешь в свою Америку».
Мне вдруг стало по-настоящему страшно. Я понял, что я сошел с ума также как и мой брат, что у меня начались галлюцинации и появились голоса. Я вернулся в Гурьев в свой лагерь, упал на кровать и два дня не знал, что теперь делать, как жить дальше с такой страшной болезнью?
В понедельник меня вызвали в оперчасть, где сидели эти же два КГБиста.
Всё оказалось правдой.
Я действительно у-е-з-ж-а-ю в Америку!
Я кинулся их обнимать, но не потому, что еду в Америку, а потому что понял, что я здоров, что не сошёл с ума.
«МОСКВА — Один из членов-основателей независимого движения за мир в Советском Союзе, Александр Шатравка, был освобожден из тюрьмы и ему было позволено эмигрировать со своей женой Анной. Об этом заявил доктор Евгений Чазов (Министр Здравоохранения СССР) около трех недель назад. Чазов сообщил, что дело д-р Владимира Бродского также рассмотрено и он будет вскоре освобождён. На момент написания статьи, этого пока не произошло. Доктор Чазов дал понять, что освобождение является жестом доброй воли западных борцов за мир. Соответственно, те, кто просил этого, возможно, пожелают написать ему, или г-н Горбачеву, acknowledging этого вклада.
Это радостное известие было омрачено преследованиями других членов „Группы „Доверие““. Лариса Чукаева потеряла опеку над ребенком и обвиняется в подделке документов. Доктора. Юрий и Ольга Медведковы были уволены с работы.»
MOSCOW — One of the founding members of the independent peace movement in the Soviet Union, Alexander Shatravka, has been released from prison and allowed to emigrate with his wife, Anna. This was announced by Dr. Yevgeny Chazov about three weeks before. Chazov reported that the case of Dr. Vladimir Brodsky is also being reviewed favorably and his release can be expected too. As of this writing, this has not yet occurred. Dr. Chazov made it clear that the release is a gesture of good will to western peace activists. Accordingly, those who have requested this may wish write to him or Mr. Gorbachev, acknow-ledging this contribution.
This happy news was offset by the harassment of other members of the Group for Trust. Larissa Chukaeva has lost custody of her child and is charged with forgery. Drs. Yury and Olga Medvedkov have been fired from work.
От Гурьева до Москвы сутки езды. Два КГбиста совсем недавно грозившиеся сгноить меня в лагерях, теперь выступали в роли моих слуг в купейном вагоне. На столе — черная икра, колбасы и конфеты, ешь — не хочу. Я только чай пил с конфетами, а от икры отказался, я икры на Каспийском море столько съел, что на неё с тех пор больше смотреть не мог. На перроне в Москве нас встретил холёный московский «джеимс бонд», роль которого была сказать мне при встрече:
— Иди, ты свободен.
Советская власть забрала у меня не нужное мне их советское гражданство. Начальник Московского ОВИРа генерал Кузнецов бегал с Аней, а я с ними за компанию собирать разные подписи под обходным листом с её работ и ЖЕКов. В кассе аэропорта человек в длинном черном плаще и в шляпе покупал нам билеты на самолёт Москва — Вена. Кассирша сидя за компьютером что-то долго писала авторучкой, попросила его отойти от кассы в сторонку и ждать. Он разводил руками и извинялся, что не получается даже у него побыстрее, нужно немножко подождать.