— А как же мы? Вы о нас подумали? С кем мы здесь одни останемся на старости лет?-спрашивал отец.
— У меня в этой стране нет будущего. Я здесь никогда не женюсь, потому что я не хочу иметь детей-рабов, как мы сами.
— О чем ты говоришь? Все живут, люди, как люди, работают, учатся. Чего тебе надо? Непонятно! — возразила мама.
Следователь, молча наблюдая, попросил заканчивать свидание так как должны были привести брата. Свидание с ним мало чем отличалось, может только брат не так эмоционально говорил, как я. Он обычно говорил продуманно, спокойно.
Майор Ефимов видел в моих родителях самых настоящих советских людей. Он понимал их горе и пытался как-то облегчить его.
— Мне ваши ребята больше нравятся, чем Романчук с Сивковым, ваши — честные, а те — себе на уме, — сказал он им на прощанье.
После встречи с родителями я вернулся в камеру расстроенным может оттого, что люди, которые тебя любят не понимают тебя. Они не видели себя рабами, им даже нравилось быть такими и жить так, как они жили.
Сидеть в прокуренной, набитой людьми камере мне надоело до чертиков, хотелось что-то изменить.
— Слушай, Брыков, как ты думаешь, что менты мне сделают, если я в них кружку запущу? — спросил я седоволосого Мишку, с которым сдружился.
— Зачем тебе это надо? — удивился он.
— Сам знаешь, почему столько времени прошло, а нас психиатру не показывают?
— Делай, только не на этой смене. Сейчас смена Гвоздева. Дадут крепко. Подожди лучше до вечера, — советовал он, зная всех надзирателей.
— Парашу! Дежурный, парашу выноси! — приоткрыв дверь командовал Джуди. Параша — это обыкновенный бак с крышкой, в таких хозяйки дома вываривают бельё, а здесь в него бросали мусор и туалетную бумагу. Джуди — кличка надзирателя худого, как спичка, маленького крикливого и подлого мента. Он мог прильнуть незамеченным к глазку камеры и часами наблюдать, выжидая жертву. Затем в камеру врывалась толпа мордоворотов — надзирателей и Джуди радостно тыкал пальцем:
— Хватай этого, вот он! Бей его, бей!
Джуди сам никогда никого не колотил, он просто боялся быть рядом с нами.
— Ты, чучело! Закрой дверь с той стороны! — крикнул я ему и запустил в него пустую алюминиевую кружку. Кружка ударилась в металлическую дверь, пролетела перед его носом и со звоном покатилась по коридору. Перепуганный Джуди с криками понесся в дежурную комнату за подмогой. В камере наступила тишина.
— Ох, дадут они тебе сейчас… — с сочувствием в голосе сказал Брыков.
Я сидел на своей верхней шконке и ждал. За месяцы проведенные в следственном изоляторе я заметил, что все без исключения надзиратели относятся ко мне иначе, чем к моим сокамерникам. Я мог держать руки в кармане, а не за спиной, как положено по правилам, мне делали только замечание, а любой другой за подобное получал сразу больно под рёбра ключом. Я думаю надзиратели побаивались злоупотреблять своим служебным положением с подопечными КГБ, поэтому я таил в себе надежду, что и сейчас всё обойдется без столь суровых последствий.
В коридоре был слышен топот приближавшихся сапог. Загремел замок и дверь распахнулась настежь.
— Вот он! Вот он! Хватай его! — кричал Джуди, указывая на меня.
— Выходи! — и, натянув фуражку на лоб, ринулся ко мне дежурный по корпусу, здоровый и свирепый, как бык, мужик. Быстрым движением он выволок меня из камеры и сразу несколько рук вцепились так, что я полетел ласточкой по коридору, отметив про себя, что колотят не больно, больше для страха.
— Ты зачем кружку в контролера запустил? — допытывались они.
— Какая кружка? Ничего я не кидал! Вы всё придумали! — отпирался я.
— Отпустите брата! — услышал я голос Миши и сильный стук в дверь одной из камер.
— Ещё один просится. Кто это там стучит? — крикнул надзиратель.
Меня заперли в маленький тесный боксик. В коридоре слышалась возня, но быстро утихла. Корпусной вернулся довольно быстро.
— Десять суток карцера, — сообщил он.
21
В КАРЦЕРЕ
Камеры карцера находились в полуподвальном помещении тюрьмы. Лампочка тускло освещала стены грязного цвета. Они были заштукатурены «под шубу», чтобы попавший сюда не мог оставить надписи на них. Раньше я слышал, что в раствор для штукатурки добавляли соль и теперь мог в этом убедиться, стены были влажными и холодными. К стене была пристегнута металлическая шконка, опускать её мог только надзиратель. Был маленький стол со скамейкой, узкое окно с решеткой без стекол. Ржавая параша воняла аммиаком вековой мочи. Пол был из каменных плит черного цвета и вытоптан ногами до блеска.