В карантинной камере собралось много народа. Одни уже были осуждены и шли на разные зоны, другие — подследственные, как я. Всем выдали по целой буханке черного тюремного хлеба и одной селёдке. К моему удивлению мне вернули вещи, которые забрали в тюрьме и мой рюкзак, выброшенный на границе. Рюкзак был пуст, даже запах ячменного кофе и тот исчез. Брат тоже шел на этап и был в соседней камере. Камера Бориса располагалась как раз над нами, на втором этаже. Я кружкой постучал по трубе водяного отопления и вызвал его на связь. Прижав кружку к трубе и прильнув к ней ухом, я слышал голос Бориса:
— Держи «коня»!
Я принял слово «конь» за кличку человека, который похоже сейчас находится вместе со мной в этапке.
— Скажи, как его зовут? — переспрашиваю Бориса.
— Держи «коня»! Он уже у тебя, — слышу в ответ, а сам ругаю в душе Бориса, думая каким блатным он стал, не может просто сказать. Чувствую себя идиотом, обращаясь примерно к тридцати сокамерникам:
— Мужики, кто здесь «конь»? Он с моим подельником в одной камере сидел.
— Лови в окне записку это значит, — ответил кто-то под общий смех.
Я быстро скрутил из листа газеты тонкую трубку, просунул в окно сквозь щель жалюзи и стал пытаться зацепить нитку с запиской.
Вдруг открылась кормушка в двери и надзиратель, глядя на меня с довольным видом спросил:
— Это ты ловишь «коня»?
22
ЛОУХИ
8 октября 2005 года.
От Алакуртти до Лоухи километров сто семьдесят. Я гнал наш голубой мини-вен так быстро как только мог. Асфальтированная дорога началась, когда машина выскочила на трассу Мурманск — Санкт-Петербург. Вдоль трассы на обочине дороги сидели люди и ждали, когда кто-нибудь купит у них собранную в вёдра бруснику. Мы торопились, нужно было сделать съёмки до захода солнца. Погода в Заполярье, в октябре, стояла необычно сухая и солнечная. Всё получалось похожим на то время, когда на этой станции мы вышли из поезда в 1974-ом.
Вот и Лоухи. За годы перестройки здесь, похоже, ничего не изменилось. Проехали по вдребезги разбитой дороге мимо серого памятника Ленина, стоявшего на синем обшарпанном пьедестале. Машину оставили у маленького здания вокзала и направились к железнодорожному полотну делать съемки. Я прогуливался по перрону и посматривал на машину, чтобы не угнали. Бездомные собаки рылись в мусорных ящиках. Съёмочная группа что-то снимала. Я видел как Ольга держала микрофон на шесте у колес тихо ползущего товарняка. Наверное, им нужен был для монтажа этот стук колес и жалобные гудки локомотива.
До прихода пассажирского поезда оставались считанные минуты. Собравшийся народ с любопытством разглядывал нас. Приближался состав и Нугзар, наведя на меня камеру, стал снимать.
— Что вы здесь снимаете? — закрыв своей рукой нашу камеру спросила женщина лет сорока.
— Пожалуйста, не мешайте нам, — попросила её Ольга.
— Как, разве вы не знаете, что Лоухи — секретный город, — не отступала женщина.
— О чём вы говорите? — удивленно спросила Ольга и приблизила к ней микрофон. Нугзар тоже быстро перевёл камеру и женщина, почувствовав себя в центре внимания, продолжала:
-Разве вы не знаете о секретном плане в годы войны «Три-Л»? — удивилась она, — это Лондон, Ленинград и Лоухи — линия обороны, с помощью которой разгромили Гитлера.
— !!!!!?
В это время поезд остановился и женщина поспешила зайти в вагон. Нугзар начал снимать как я выхожу из вагона и иду вдоль состава.
— Что вы здесь снимаете? — кто-то снова закрыл камеру рукой.
На этот раз это были мужчины, не старые и даже не пьяные.
— Мы сейчас ФСБ вызовем, — сказал один из них.
— Идите и вызывайте, только не мешайте нам работать! — резко ответила Ольга.
Феэсбэшник не заставил себя долго ждать. Кто-то уже выполнил свой гражданский долг и донес о подозрительных съёмках на перроне.
— Что вы здесь снимаете? — спросил маленький и худенький человек в форме, видно было что он слегка пьян.
— Молчать! — скомандовала Ольга, держа в руках микрофон. Товарища провожаем, вот и снимаем! Что нельзя? — спросила она.
Феэсбэшник на минуту замер и, подумав, сказал:
— Нет, нет, снимайте. Я просто по долгу службы должен был спросить, — пояснил он и исчез.
Андрей с Олей помчались из Лоухов в Куусамо и в Хельсинки сдавать машины, а мы с Нугзаром поехали на поезде в Сант-Петербург, потому что моя виза разрешала мне пересечь границу России только два раза. Утром мы уже были в Петрозаводске. Стоянка больше часа. Я вышел на перрон немного размяться. Первые вагоны состава были почтовыми, за ними «столыпинский» вагон для перевозки заключенных, рядом стояла окруженная конвоем тюремная машина, из которой выскакивали заключенные и тут же исчезали в вагоне.