Самым молодым из четверых был Иван Бого, с Украины. Он дезертировал из армии, решив бежать на Запад через Чехословакию. Граница находилась в сорока семи километрах от его части. Бого с товарищем перешёл границу, и они решили отдохнуть, находясь в километре от спаханной полосы, по ошибке думая, что они уже в Чехословакии. Здесь их и задержали.
И ещё было два москвича. Игорь, лет тридцати, с пышной черной шевелюрой и бородкой, обвинявшийся в том, что реставрировал и продавал картины иностранцам, это было очень серьезное обвинение — до пятнадцати лет лагерей.
Вторым был пожилой Миша, часто напоминавший, что он, как и Игорь, еврей. До ареста он работал в торговом представительстве при посольстве Советского Союза в Канаде. Застав с любовником свою супругу, он в порыве ревности зарубил его, а её покалечил. Было видно, что он сильно переживал из-за этого и постоянно повторял:
— Меня, наверно, расстреляют.
В этот же день меня вызвали на беседу к врачам. В кабинете сидели люди в белых халатах: заведующая 4-го отделения профессор Маргарита Феликсовна Тальце, рыжеволосая врач Зинаида Гавриловна и третий врач — Альфред Габдулович.
Врачи пили чай из белых фарфоровых чашек и, как бы разговаривая межу собой, задавали мне вопросы.
— Кто твой кумир? — спросила профессор.
У меня не было кумира. Я подумал, раз профессору нужен кумир, пожалуйста, получайте:
— Мик Джагер из группы «Ролинг Стоунс», — ответил я.
— Зачем ты себя порезал в военкомате? В знак протеста или в армию не хотел идти? — отпивая из чашки чай, с иронией в голосе, улыбнувшись спросила она.
— Да, в знак протеста, — сказал я неправду. — Я против военных и войн. Я хочу, чтобы люди во всех странах мира отказывались служить в своих армиях.
Так считали хиппи, но только не я.
— Знаешь ли ты, что переход государственной границы-это преступление? — продолжала задавать вопросы профессор, два других врача делали пометки в своих тетрадях.
— Конечно, нет! Мы перешли границу с целью попутешествовать. Граница между государствами должна существовать только с одной целью — распространять собственные законы, к примеру, законы Украины и России, а границу мы пересекаем свободно.
— Это одно государство — Советский Союз! — возразила рыжеволосая врачиха. — Даже звери имеют свои границы и ревностно их охраняют! А как же люди могут жить без границ? — продолжала она.
— А как хиппи в Непал ездят? — перебил её я.
— Что вы собирались делать за границей? На какие деньги жить? — продолжала профессор.
— Посмотреть страны, города, а потом вернуться домой в Кривой Рог, а жить мы собирались за счет случайных заработков или примкнуть к хиппи.
— У тебя кто-нибудь в семье болел психическими заболеваниями? — задал вопрос Альфред Габдулович.
— Да, конечно! — уверенно ответил я.
— А кто именно был болен? — серьезно спросил врач.
— Дед у меня был болен и при том неизлечимо, — грустно произнес я.
— А чем именно?
— Большевизмом, от большевизма и умер.
— Саша! Но ведь это не болезнь! — возразили врачи.
Я вспомнил одну нашу родственницу, но только не по генетической линии, которая была психически больна.
— Тетя у меня была. Она покончила жизнь самоубийством, но это было очень давно, — быстро доложил я.
Все врачи записывали что-то в своих тетрадях.
— Хорошо! Ты свободен, — сказала профессор.
Прошла первая неделя моего пребывания в Институте им. Сербского. Я должен был находиться здесь ещё четыре недели для прохождения экспертизы и был согласен с зэками, называвшими институт курортом. Кормили хорошо. Правда, здесь не было радио, но это как раз мне и нравилось. По утрам не гремел гимн Советского Союза, не было слышно моралистов с передачами «Писатели у микрофона», не было газет, зато была библиотека, где сохранились книжки, не затронутые цензурой. Каждый день нас выводили на двухчасовую прогулку в уютный прогулочный дворик. За кирпичным желтым забором стояли жилые дома и высокие, с пожелтевшей листвой деревья.
Брат мой был в соседнем отделении. В беседах с врачами он тоже постоянно задавал им вопрос:
— Когда вы нас отправите в Америку?
Врачи ему пытались объяснить, что это — медицинский институт и выпустить его в Америку они не в силах.