Рядом мертвым сном спал старый дед Бирко.
— Вот шаслывый, спыт и спыт, — бормотал Коля-армянин. За окном темнело.
Ярко горели прожектора на сторожевой вышке, а из динамиков, разрезая воздух, пищала сигнализация.
В палате не было душно, можно было заснуть и забыть обо всем.
41
ГЕНЕРАЛЬНАЯ УБОРКА
Зашипел динамик. Вот сейчас заиграют гимны великой страны советской, где так вольно дышит человек и партия позовет его на новые подвиги.
Понедельник. С самого утра он уже был тяжелым. Сестра-хозяйка снова затеяла генеральную уборку сразу после завтрака. Заторможенные от приёма лекарств больные выволакивали из палат кровати, пританцовывая, несли тазики с водой, застывая вдруг на пару минут с уродливыми физиономиями. Натирая тряпку хозяйственным мылом я драил в своей палате голубого цвета плинтусы.
Дед Бирко, еле передвигаясь, носил воду и, похоже, спал на ходу. Цыган с армянином намыливали пол. В коридоре больные стояли вдоль стен с тряпками в руках, их руки были сложены, как у кенгуру. Они переваливались с боку на бок, перетаптывались с ноги на ногу, пытаясь от страха быть избитым работать, но действие лекарств было сильнее их желания начать что-то делать. Санитары подгоняли нерасторопных кулаком по бочине.
Я получал по сравнению со всеми, наверно, самую малую дозу лекарств — сто миллиграммов тизерцина — это по две таблетки два раза в день. Эта доза сильно действовала на меня: постоянно была страшная слабость, было трудно соображать, что вокруг меня происходит.
Очень много больных принимали лекарства, как говорили здесь, лошадиными дозами — до ста двадцати таблеток и больше, куда более сильных нейролептиков, чем мой тизерцин. Мне казалось, что сгонять этих людей с постели и заставлять работать — это самый настоящий неприкрытый садизм. Я мог понять санитаров не знавших ничего о психических болезнях, нейролептиках. Они ожидали от больных, заторможенных от приёма лекарств, такой же реакции, как от здоровых людей, поэтому орали, давали им тумаки, уча уму-разуму. В отличие от санитаров, медперсонал все это знал и продолжал так к этому всему относиться. Похоже, безнаказанная власть над дураками давала им возможность получить большое удовольствие от всего происходящего здесь.
Грандиозная уборка была закончена. Прошел обед с экзотической пищей под названием «суп-рассольник» с горькой капустой и свинячей щетиной. Этот обед не рискнул бы съесть даже тот индийский йог, который ел гвозди, как колбасу.
42
АНДРЕЙ ЗАБОЛОТНЫЙ
Я ждал прогулку. Мне очень хотелось поговорить с Андреем и узнать больше о его жизни и о людях в больнице. После долгих сборов и пересчетов наконец мы вышли. Наше второе и двенадцатое отделения гуляли во дворе предпоследними, сотни людей здесь отхаркивались и мочились до нас. Несмотря на жаркий солнечный день, липкий от нечистот угольный песок прилипал к шлепанцам. Русло реки из мочи, которое на время смены отделений пересохло, начинало оживать.
Курильщики, скрутив толстые цигарки из махорки выпускали струйки дыма, он густым облаком стоял над двором. Я последовал примеру Андрея и, закатив по грудь кальсонную рубашку, воровал солнце, прохаживаясь с ним в паре подальше от штакетника, где стояли санитары и медсестры.
— Андрей, расскажи как ты попался? — попросил я.
Мне было интересно знать, что заставило этого человека из небольшого украинского городка Смела совершить побег за границу.
— Попался очень просто, — начал Андрей. — Работал я электриком в порту, и там приметил один корабль, стоявший на ремонте. На корабле нашел надежное место в носу, где лежат якорные цепи, и решил, когда закончится ремонт спрятаться там и уйти в рейс, а в первом же загранпорту сбежать. Я потихоньку туда складывал продукты, воду и всё необходимое. Моя ошибка, что я посвятил в это дело своего приятеля, и когда корабль приближался к нейтральным водам, он сдал меня. На борт поднялись пограничники и без труда меня арестовали. Так в 1967 попал я в одесскую тюрьму. Пришили мне за это статью «Измена Родине» и дали двенадцать лет.
— Подожди! — перебил я его, — измену, как я знаю дают, если бы у тебя были обнаружены хотя бы какие-нибудь антисоветские документы, книжки или ты, как солдат, с армии сбежал. Даже моему подельнику Анатолию за то, что он нас через свой участок заставы переводил и то «измену» не дали.