– Можешь взять это прямо сейчас, надеть на пальчик, выйти и пусть все завидуют. А весь Парк будет ломать голову, что у нас с тобой было.
Она смотрит, улыбается, но колечко не берёт. Я беру серёжки, подвигаю к кольцу и говорю:
– Это можешь положить в свой сейф, с условием, что никому не покажешь.
Она снова молчит и смотрит на браслет с ожерельем.
Я думаю про себя: «Э-э, деточка, а ты вовсе не дура». Смотрю ей в глаза и говорю:
– А можешь забрать всё, если отработаешь контракт на пять с плюсом. Чтобы господа сенаторы плакали от счастья! Потому что, если бы они увидели твой танец, случилось бы одно из двух: они бы или счастливо разрядились, или умерли от инфаркта.
– Теперь понятно, откуда этот номер, «Чаша с выходом»! – воскликнул Сюжетник!
– Да, это мой единственный вклад в сценарные дела. Точнее, её.
– А как девица?
– Замечательно! После нашего разговора мозги встали на место, и всю свою страсть она направила в нужное русло. И не раз бывало, что пожилые сенаторы пускали сопли на её массажном столе. Она отработала ещё два контракта и год инструктором на подготовке. В итоге увезла домой кучу золота и изумрудный набор. В двадцать шесть лет вышла на пенсию.
– Да, не слабо так…– шумно выдохнул Сюжетник.
– Это Содом, тут и не такое возможно!
– Простите мою дерзость, я с первого дня очень хотел спросить… Но всё никак не решался…
– Давай спрашивай, для гения нет запретов!
– А этот френч охотничий, это дань моде – или вы, в самом деле…
– Да что ты! Дворкин с тобою! Какая мода… Два года в Пустоши! Добровольцем, с винтовкой наперевес! Мама отправила, сказала, что во мне мало тестостерона. И что, если не отслужу, ничего не унаследую. А насчёт моды, ты же знаешь обычай! Отставники носят френч без нашивок. Даже офицеры надевают награды лишь по праздникам. А в обычной жизни – голый френч!
– И праздник этот безумный празднуете? – вскинул брови Сюжетник.
– День Охотника? Конечно! Это святое! Надеваю парадный китель, награды, на лицо маску и вперёд! И цель всегда одна. Напиться в хлам и помочиться на штабной газон!
– Странные обычаи… В обычные дни – френч без наград, но на праздники все с орденами и в масках. Почему так?
– Перед Смертью и Пустошью все равны!
18 Отставка
Носорог сидел, опустив голову. После долгой паузы он поднял глаза на Папу и спросил:
– Что мне сделать, чтобы Бог меня простил?
– Покаяться, – просто ответил Папа.
– Я каялся тысячу раз! И вслух, и про себя, и в казарме, и в Пустоши.
– Тогда надо помолиться, и ты прощён.
– Так просто?
– Да, так просто! – спокойно ответил Папа.
– Хорошо. Но мне нужна ваша помощь. Дело в том, что я не могу продолжать службу. Я об этом долго думал. В Пустоши надо или охотиться, или верить. Одно из двух. А я настолько устал от охоты и войны, что единственное, чего я хочу, – это покой. Но и отправиться на разделку к Внутренней безопасности я не готов. Я видел, как люди, попав туда, через час подписывают всё, что угодно. Я так не хочу. Я хочу просто уйти. Умереть. Уснуть…
Носорог обвёл всех серьёзным взглядом
– Проблема только в том, что я не могу уйти сам. Ведь, как вы сказали, самоубийство – это грех. Поэтому кто-то из вас должен меня отпустить. Это просто. Нужно выстрелить в затылок, вот сюда, – он указал на шею, на которой красовался огромный шрам. – Если всё сделать правильно, я даже не успею почувствовать боли.
– Господи, – с ужасом выдохнула Люба, бросив взгляд на затылок Носорога.
– Что? – спросил Папа, приподнимаясь с места.
– Можно поглядеть поближе? – спросила Люба, вставая и глядя на Фельдфебеля.
– А, ты про шрам… Конечно, можно! «Пустошь украшает мундир орденами, а тело – шрамами». Этот – от мины-ловушки. Напарнику оторвало голову, а меня черкануло по шее. Вертушка быстро прилетела, а то бы кровью истёк. Стандартный армейский сканер видит не все мины. Некоторые обнаружить очень сложно, – он задумчиво почесал шею.
– Эта, например, сначала подпрыгивает, а потом взрывается. Есть мины–ловушки, замаскированные под фонарик, банку тушенки или пачку сигарет. Есть даже «Поющая мина», она убивает одного, а остальных – деморализует по полной программе. Боец на неё наступает, и она начинает пищать, как детская игрушка. Ногу уберёшь, сразу взрыв, – поморщился Носорог.
– Человек стоит на мине, она верещит всё сильнее и сильнее, а все стоят и смотрят. Через тридцать секунд бойцу отрывает ноги. На глазах у товарищей. Не знаю, что за садист такое придумал. Я видел, как на ней подрываются. Очень неприятно, надолго выбивает из колеи.
– А обезвредить нельзя? – глаза Веры были полны неподдельного ужаса.