Гость опустил голову и вновь содрогнулся несколько раз.
– Мама была единственной, кто любил меня бескорыстно. Единственным человеком, которому ничего от меня не было надо.
– Господин! Мне тоже ничего от вас не надо. Ведь вы так щедры… Мне хотелось от вас лишь одного… Чтобы вы попробовали сладостей. И ничего более, – сказала Кацуми, глядя на гостя в упор.
После этого она увидела, как медленным движением он снял с себя плотную парадную маску и, посмотрев на неё красными от слёз глазами, молча показал её изнаночную сторону, прилегавшую к лицу. Под вырезами для глаз были искусно приклеены две полоски медицинского поролона, надежно впитывавшего слёзы. Кацуми вскрикнула, прикрыв рот веером, когда увидела его лицо.
– Что? Теперь узнала? Я прекрасно помню, где мы с тобой виделись. На приёме в Министерстве нравственности. Это был твой дебют. Ты тогда очень волновалась, но была прекрасна.
– Спасибо, Ваша Милость.
– Только с настоящими гейшами я могу быть самим собой. Ведь, что бы они ни увидели, – всё это останется тайной.
– Всегда, мой Князь, – промолвила Кацуми, глубоко поклонившись.
– Церемония… Домик. Запах чая… Здесь единственное место, где я ещё хоть что-то чувствую. Здесь я могу вновь ощутить мамино прикосновение, как дыхание ветра. Два года в Пустоши надломили меня. А безвременная мамина смерь – сломала окончательно. И вот в итоге… Я уже почти забыл, что такое чувства! – воскликнул Князь, смахивая слезу. – Я управляю Содомом, жёстко и эффективно. Но, находясь среди самых прекрасных юношей и женщин, я ничего не ощущаю. Вообще! В этом есть своя ирония, не правда ли? Владеть лучшей в мире пасекой и не чувствовать вкус мёда… Разве это не смешно?! – спросил Князь с горькой усмешкой.
Кацуми смотрела на него, широко раскрыв глаза.
– А теперь… оставь всё как есть и иди. Ты сделала всё, что могла, дай мне немного побыть одному.
Кацуми молча поклонилась и, встав с колен, короткими шагами пошла к выходу. Отодвинув ширму и выйдя, она поклонилась ещё раз. Но Князь молча смотрел в пустоту.
Увидев заплаканное лицо Кацуми, Ока-сан всплеснула руками:
– Милая, что он с тобой сделал? Клянусь духами предков, я узнаю, кто это, и расскажу всем о его поведении. И больше ни одна настоящая гейша не переступит его порог…
– Нет, Матушка, – остановила её Кацуми, вытирая глаза. – Он ко мне даже не притронулся. Просто… – рыдала она, обнимая свою наставницу, – …просто он чувствовал такую боль, а я… – продолжила она, всхлипывая, – …я ничем не смогла ему помочь. Вообще! Простите меня! Я никуда не гожусь, Ока-сан! – приговаривала она, заливаясь слезами.
– Странно…
Глава дома Накамура обняла свою воспитанницу ещё крепче и прошептала на ухо:
– Но за полчаса до твоего приезда звонил его секретарь и передал, что его патрон выражает своё восхищение твоим искусством, и что он испытывает чувство глубокого удовлетворения.
– Да-а?.. – протянула Кацуми, вытирая слёзы.
– Да. Деньги за твоё обучение на нашем счету. А теперь скажи мне, кто он, и что же там произошло.
– Он сидел в мундире и не снимал маски. Мы почти не разговаривали. Он пил чай, смотрел на меня и ничего более. Наверное, он утончённый любитель чайного искусства, – задумчиво произнесла она.
30 Воспоминания
– Не бойся, сестра! Скоро всё кончится. Очень скоро… Потерпи ещё немного.
Любочка понимала, что спит и тем не менее внимательно вслушивалась. Голос, говоривший с ней, был совсем не похож на тот, к которому она привыкла. Это был совершенно другой голос… На мгновение ей показалось, что он принадлежит человеку.
– Кто ты? – спросила она, вглядываясь во тьму.
– Милая! Ты не представляешь, как долго я тебя ждал!
– Кто ты?
– Я Илия, – спокойно ответил голос.
– Илия, скажи мне, когда это кончится? Когда мы придём в резервацию? Мы туда попадём или нет?
Но лишь темнота и молчание простирались вокруг.
– Илия! Ответь! – прокричала Любочка что есть сил и проснулась от собственного крика.
«Неужели Вера права, и я попросту схожу с ума? Раньше голос был всегда один, а теперь их стало двое…» – прошептала Люба. Она хотела поделиться тем, что услышала, но решила промолчать. Папы, который защитил бы её от нападок Веры, больше не было рядом.
Холодная тьма висела над Пустошью. Старшие сёстры, сидя на камнях, вели невесёлый разговор.
– Вот оно как, Надька! Теперь мы с тобой круглые сироты… Голова вроде понимает, а вот сердце не хочет верить… Не могу принять мир без Папы. Не могу…