Угонщики догадались об истинном маршруте лишь тогда, когда показалась земля, определились контуры и самолет пошел на посадку. Вот тогда Дато и решил, что все кончено, что оправдываться нет ни смысла, ни желания. И Дато покончил с собой. Как только убедился, что самолет приземлился в аэропорту Тбилиси.
Дато покончил жизнь самоубийством, и звук этого выстрела нарушил временно установившуюся в салоне тишину: сидевшие поблизости инстинктивно начали кричать, но никто из них не мог даже представить себе весь тот ужас, который ждал их впереди.
Как только самолет остановился, его окружили несколько десятков военных, вооруженных автоматами. Без какого-либо предупреждения или ультиматума они открыли огонь по самолету, в котором находилось более пятидесяти пассажиров.
Даже сейчас неизвестно, кто отдал приказ, из-за которого пролилось столько крови – и это тогда, когда пассажиры уже считали себя почти спасенными. Представить, что случилось после того, как несколько десятков советских солдат расстреляли самолет автоматными очередями, очень трудно.
Когда наконец этот ад прекратился, в самолете раздавались лишь стоны раненых, от шока и удивления оставшиеся невредимыми просто оцепенели.
Сосо молчал потому, что был ранен в горло и не мог говорить, но он прекрасно видел, как после посадки самолета стюардессы открыли люки и взглядом попросили у него разрешения выйти, на что Сосо кивнул, давая согласие. Они думали, что это был единственный путь к спасению, но как только девушки спустились, по ним открыли огонь. Ирина Химич, случайно оставшаяся в живых, оказалась настолько порядочным человеком, что ее так и не смогли заставить изменить показания. И она рассказала о том, что видела и в чем убедилась лично: советские солдаты стреляли не только в любого человека – пассажира или члена экипажа, – выпрыгивающего из самолета, но и в тех, кто еще оставался в салоне.
В надежде прервать расстрел угонщики призывали пассажиров класть безоружные руки на иллюминаторы. Но в результате, как выяснилось потом, пассажиры получили пулевые ранения в пальцы рук.
Самым бодрым после посадки самолета в тбилисском аэропорту оказался Паата, который пытался подбодрить и остальных. Возможно, на него повлияло то, что раненый брат нуждался в помощи и умолял застрелить его.
Как только спецназ начал штурм самолета, об этом же попросил Паату и Сосо Церетели. Паата и сам был ранен, но всего лишь в ногу и, по-видимому, довольно легко, раз у него все же была возможность и силы столько двигаться.
Судя по показаниям, Паате Ивериели ногу перевязали сами пассажиры, а одна пожилая женщина даже оторвала подол своего платья, чтобы наложить ему жгут. Так или иначе, но фактом остается то, что больше всех по самолету почти до самого конца передвигался Паата, и он же больше всех кричал, особенно тогда, когда в пассажиров стреляли снаружи. «Мы знаем, что нас убивают за свободу, но вы тут при чем…»
Паата Ивериели не только кричал, он громко всех ругал и вел себя в самолете довольно агрессивно. В своих показаниях он объяснил такое поведение тем, что, если бы пассажиры не испугались угонщиков, то расквитались бы с Паатой и его друзьями еще до появления спецназа. Агрессивность нужна была Паате и для воздействия на власть – надо было убедить всех в том, что угонщики были настоящими бандитами, а не студентами-романтиками. Позднее именно поэтому он вполголоса советовался с оставшимися пассажирами о том, как лучше поступить и есть ли у них шанс остаться в живых, если они сдадутся властям.
Возможно, в отличие от остальных, Паата все же думал, что еще не все кончено, что следует потребовать топливо, освободить самолет от погибших и раненых и лететь в Турцию. Они так и поступили, и как только представители властей приблизились к изрешеченному самолету и начались переговоры, угонщики предъявили им ультиматум. Но со стороны властей переговоры были лишь уловкой, средством потянуть время. Конечно, они даже и не думали выполнять эти требования. Властям надо было выиграть время – из России должно было успеть прибыть спецподразделение, обычно проводившее операции против вооруженных террористов. И до тех пор и вели переговоры, теперь пытаясь использовать и родителей угонщиков.
Родителей даже привезли в аэропорт, но потом почему-то передумали и решили, что эта сбившаяся с пути истинного молодежь скорее послушается Первого секретаря ЦК, чем собственных родителей. Первый секретарь «по-отечески» призвал их сложить оружие и сдаться властям.
По одной из распространенных версий, именно это обращение и оказалось судьбоносным для Сосо. Он, стоя в открытых дверях самолета, собрал последние силы и в ответ выматерил Первого секретаря ЦК. Говорят, что именно из-за этого оскорбления уже потом, когда все закончилось, к раненому Сосо не подпустили ни одного врача – за несколько часов он истек кровью и скончался. Сосо Церетели говорил: «Как только попаду в Америку, зайду в белой чохе к Рейгану и расскажу ему обо всем, что здесь творится, обо всем…»