— Да я же учусь на вечернем, — похвастался парень, открывая замок. — Шубина вызвали в область, а про Вас спрашивал следователь Игнат Владимирович. Сказал, раз уж Вы здесь, зашли бы к нему, — передавал распоряжения Сорокин.
Ломакин недовольно крякнул и направился к лестнице. Второй этаж, о лифте и мечтать не приходится. Что там еще стряслось у Копытова? Закаленная многолетней службой в органах интуиция подсказывала, что ничего хорошего.
— Здорово, Митрофаныч! — следователь поднялся из-за стола ему навстречу, протягивая руку. — Присаживайся. Чайку, кофейку? Есть отличные сушки.
Копытов выглядел смертельно усталым, исхудавшим. Ломакину показалось, что пиджак стал велик ему размера на два, а ведь не так давно трещал на плечах.
— Все на сухомятке сидишь, Игнатик? — пожалел он коллегу. — Как детки?
Следователь прикусил сушку с завидным хрустом и запил кока-колой из большой бутылки. Осуждающе глянул на участкового. Да, сидит на сухомятке, хочет и сидит — кому-то это мешает? Лерка-зараза выставила условие, и он был вынужден принять его, чтобы видеться с детьми. Теперь треть зарплаты будет переводить ей, а на жалкие остатки не особо разгуляешься со жратвой, вот и приходится грызть сушки. Ломакину легко рассуждать, он за своей Матвеевной, как за каменной стеной, и дома его всегда ждет горячий ужин — вон животик-то, мирно лежит рядышком, на коленях, хоть второй стул подставляй.
Копытов опустил перед Ломакиным кружку с кипятком и подвинул блюдечко с сушками.
— Такое дело, Степан Митрофанович, — он не ответил на вопрос и снова сел за стол. — Ты помнишь, два дня назад было совершено изнасилование на Королева?
— Ну, — коротко ответил Ломакин. — Так там было взятие с поличным.
— Не все так просто, Митрофаныч, — вздохнул Копытов. — Парня этого, сожителя потерпевшей, пришлось уложить в больничку…
— Это что же, в камере постарались? — озаботился участковый.
— Нет, — следователь покачал головой. — В камере он был один. Утром обнаружили его лежащим на полу без сознания, когда разносили завтрак. Лежит пока с подозрением на разрыв селезенки, если ничего не изменится до вечера, то придется транспортировать в ЦГБ.
Ломакин помалкивал и жевал сушку. Насчет того парня он имел собственное мнение, но озвучивать его здесь, значит нарваться на новые неприятности, которых и так хватает с избытком.
— Отец его уже был с самого утра вместе с адвокатом, уже требуют освободить под подписку, но… — следователь вздохнул еще раз. — Короче, не все там гладко, в этом деле, но не за этим я тебя пригласил: немного другое хотел с тобой обсудить, но мне кажется, это связано с тем случаем. За новостройками по улице Калинина большая помойка, знаешь?
— Это Карена участок, — с облегчением отбился Ломакин.
— Три дня назад там перебили свору бродячих собак, — не дослушал следак.
— Огнестрел? — удивился участковый. — Ты что, хочешь сказать, Игнатик, у нас тут всплывает хранение незарегистрированного оружия? — спина покрылась липким потом. Если введут Чрезвычайное Положение о даче можно забыть. И о нормальном питании, хотя бы один раз в день, пусть и вечером.
— Нет, — успокоил Игнат. — Собак перерезали старинным кинжалом. Будет время, сходи в камеру вещдоков, поинтересуйся — настоящий музейный экспонат, — он умолк, чего-то соображая про себя.
— Ну и что?! — не выдержал участковый. — При чем здесь я и мой участок?! Перебили бродячую свору — это не преступление! Ищите владельца раритета! Есть у нас в городе шизанутые коллекционеры?
— Не кипятись ты, Митрофаныч, ищем — дело не в этом.
— А в чем тогда?
— Убийство собак, само по себе не преступление, хотя сейчас уже бытует и другое мнение, тут дело в способе убийства — всем им вспороли животы, даже щенкам. Жестоко, не находишь?
— Нахожу, — буркнул Ломакин, мрачнея все больше и больше.
Куда клонит следак, не поймешь. Ритуал что ли, какой проводили на помойке? Это не лучше хранения огнестрела — сначала ритуалы на помойке, потом на кладбище с покойниками, а потом они узнают, что в городе орудует маньяк, второй Чикатило.
— Вспороли кинжалом, и пальчики на нем отлично просматриваются, — доложил следователь, словно о своей личной победе.
— Ну и?.. Определяются, пальчики-то?
— Еще как! — кивнул Копытов. — Пальчики той самой пострадавшей два дня назад. Шмелевой Маргариты Сергеевны, зверски изнасилованной. А это уже твой участок, Степан Митрофанович.