Что можно возразить против этого? Я прекратил переписку, считая ее грехом. Но от поставленных им вопросов, от ясных и неопровержимых доводов Дулумана мне уже было не уйти.
Дулуман упрекал меня в том, что я из-за своей веры остался профаном в современной науке, особенно в естествознании, не знаю простой бурлящей вокруг жизни нашего народа. И вот, спасаясь от упреков Дулумана, я стал покупать книги естественнонаучного содержания, начал посещать Центральный лекторий в Ленинграде. Я ухватился за мысль, что знакомство с материалистическим учением еще более укрепит мое религиозное убеждение, так как я пойму слабость атеизма и смогу крепче защищать свою веру. Так началось мое светское самообразование.
Но времени для работы над естественнонаучной литературой было крайне мало. И распорядок дня не благоприятствовал этому. День в стенах академии по звонку начинался с 7 часов утра. После подъема, разминки и омовения все обитатели интерната по звонку молчаливо и чинно шли в церковь (что при общежитии) на утреннюю молитву. По окончании молитвы из церкви (уже менее тихо и чинно) все направлялись в трапезную. Перед завтраком и после него снова молитвы. В 9 часов начинались занятия (шесть уроков ежедневно). Каждый урок также начинался и кончался молитвой. В 15 часов обед. До и после обеда молитва. Потом до 18 часов было относительно свободное время: с разрешения инспектора или надзирателя можно было, как говорится, выйти на волю. В 18 часов для дежурного класса начиналось вечернее богослужение, а для остальных — аудиторные занятия. При академии была библиотека, заполненная богословской литературой, и читальный зал, где имелись художественная литература, журналы, газеты. Между прочим, они не пользовались авторитетом среди учащихся, ибо преподаватели старались внушить, что «единым на потребу» должны быть религиозные книги.
Каждый надзиратель (а их было четыре) ходил с записной книжкой и карандашом в руках и норовил заглянуть и записать, какую книгу читает или вообще чем занимается тот или иной воспитанник. В 21 час ужин. До и после ужина опять молитва. Из трапезной все направлялись в церковь на вечернюю молитву. И только в 23 часа заканчивался трудовой день. По большим церковным праздникам, а их больше чем достаточно (впрочем, церковь отмечает и гражданские праздники) и во время поста времени для «мирских» раздумий не было совершенно. Много времени отнимали также семестровые сочинения, которым в академии придается первостепенное значение.
Приходилось «грешить». Иногда жертвуя ужином и вечерней молитвой «на сон грядущий», я сидел в библиотеке за книгой безрелигиозного или прямо-таки атеистического содержания или шел не на богослужение, а в лекторий.
К лекциям в лектории я относился с большой настороженностью. Не хотелось верить, что религия прямо противоположна науке, ибо нам в академии внушали, что религия идет рука об руку с наукой. На одной из лекций по астрономии я узнал, что существуют звезды в тысячи и миллионы раз больше Земли. Как же так? Ведь библия утверждает, что небо — это свиток, распростертый над Землей в виде кожи. Перед концом мира согласно Апокалипсису (гл. XII, стихи 3—4) дьявол своим хвостом совлечет на Землю третью часть звезд, а небо свернется в свиток и с него упадут на Землю остальные звезды. «Как же они упадут на Землю, во много раз меньшую любой звезды?» — думал я. И снова разум стал бунтовать, требовать ответа и искать его.
Я явственно ощущал недостаток общего образования, чувствовал односторонность полученных в академии богословских знаний. Попытался (одновременно с учебой в академии) поступить заочно в вечернюю среднюю школу, но не был принят. Трудно, очень трудно было разобраться в правильности убеждений без общего образования и без посторонней помощи. С другой стороны, конец полного богословского курса был еще впереди, и это заставляло думать: а что, если все-таки истина в религии, а не в атеизме?
Вернувшись однажды в общежитие в таком настроении, я стал молиться, чтобы господь укротил мой разум и простил грех любознательности и юношеских сомнений. А потом, чтобы как-нибудь рассеяться, принялся читать стихи С. Я. Надсона. Но и здесь я встретил то же:
Как удивительно точно поэт высказывал мое мнение. «Но ведь я должен верить, если не хочу быть в числе непослушных и неверных сынов церкви!» — снова пришла навязчивая мысль.