Дойдя до мраморной плиты установленной в глубине здания, на которой начертано «Али — лев Аллаха», и под которой согласно преданию покоятся останки четвертого праведного халифа Мекки, я долгое время стоял перед нею мысленно вознося молитву, и советуясь со своим предком по поводу предстоящего мне дела. Наконец обернувшись, заметил, что помещение в котором я нахожусь абсолютно пустое, за исключением пожалуй священнослужителя, стоявшего у входа в него и обеспечивающего мое уединение здесь. Подойдя к нему я произнёс.
— Хазрат. Мне необходимо увидеть настоятеля Мавзолея «Хазрат Али».
— Как мне вас представить, ходжа?
— Ходжа Арслан Джахид Назари из Рода Карахан-ата.
— Пройдемте, уважаемый. Муфтий Ходжи Хафизулло Спецлай, примет вас.
Глава 26
26
И имя, и прозвище муллы, говорило о том, что он посвятил свою жизнь служению Аллаху. Приставка –улло говорила именно об этом, а прозвище Спецлай, хоть и звучало для ушей русского, или понимающего русский язык человека, несколько вульгарно, на самом деле означала — благочестивый.
Служитель провел меня по анфиладе помещений и наконец остановился перед дверью выкрашенной, как и все здесь в голубой цвет. Ударив по полотну двери несколько раз, и на мгновение замерев, он взялся за ручку двери, и открыл ее отходя в сторону, и показывая жестом, что я могу войти. Стоило мне оказаться за порогом, как дверь позади меня затворилась, и я как мне показалось оказался здесь в одиночестве.
Муфтий, принял меня в собственном кабинете, который больше походил на любой скорее европейскую приемную крупного руководителя какого-то предприятия. Во всяком случае мне это представлялось именно так. Длинный Т-образный стол, у «ножки» которого стояло по меньшей мере два или три десятка стульев. Широкий письменный стол, с письменным набором из темно-зеленого малахита, несколько папок для бумаг, и даже пара телефонов. Вот уж чего я меньше всего ожидал здесь увидеть, так это именно их. За десять лет своего здесь пребывания, увидел из впервые. Чуть в стороне стояло два шкафа с застекленными дверцами за которыми угадывались точно такие же папки для бумаг, две из которых находились на письменном столе.
За столом, в высоком деревянном полукресле сидел дородный благообразный бородатый мужчина, в национальной одежде Афганистана и в общем-то его вид, говорил о благочестии и готовности не только выслушать, но и помочь любому обратившемуся к нему, если бы не одно «но», делавшее его вид несколько легкомысленным, или скорее не совсем праведным, если можно так выразиться. От неожиданности я даже не смог сдержать себя и слегка улыбнулся, тут же постаравшись погасить неуместную здесь и сейчас насмешку. Впрочем, мужчина сидевший за столом, тоже улыбнулся в ответ и произнес:
— Знаю, о чем вы подумали уважаемый, ходжа, но вот уже третий день, как сломался кондиционер, и его никак не могут исправить. А здесь просто откровенно жарко, а я хоть и выгляжу бодрым и здоровым, но на самом деле это далеко не так. Все же как ни крути, а мне уде больше шестидесяти лет, и годы берут своё.
Дело в том, что на голове у Муфтия вместо тюрбана, красовалась маленькая белая шапочка — Такия, служащая основой для того самого тюрбана, именно на нее наматывают ткань «имаму» в результате чего и получается тюрбан, или чалма. Носить Такию отдельно без имамы считалось моветоном. Говорят, что когда-то сам пророк Мухаммед сказал следующие слова: — «Разница между нами и язычниками в том, что мы носим имаму** поверх калансувы***, поэтому мужчины-мусульмане должны носить обе части одежды или ни одну». И если подобное в какой-то степени простительно для крестьянина, то для муллы, это можно принять как нарушение заветов пророка. Хотя очень редко можно встретить крестьянина в чалме, разве что на какой-то великий праздник.