– Что с тобой? – задал он первый внятный вопрос.
– Думаю, обойдется… – Ее била дрожь, и она болезненно морщилась. – Ноги только… Встать – никак. Порезы… – Она стряхнула стекавшую с пальцев кровь на асфальт. – Зашьют, ничего. И запомни: я вела машину. Ты выпил… понимаешь?
– Бред, ахинея… – твердил он беззвучно, одними губами, затравленно всматриваясь в десяток равнодушно-любопытных лиц, окруживших его, и думая: откуда их столько – этих людей? После увидел остановившийся сзади автобус и понял: «Жигули» перегородили улицу, застопорив движение…
Тут фиолетово засверкали, крутясь, колпаки спецсигналов, толпа, оживленно судача, расступилась перед машинами «Скорой помощи» и ГАИ.
Ракитина кто-то взял под локоть, и очнулся он от судорогой передернувшего его запаха нашатыря в салоне милицейского микроавтобуса.
– Дежурный по городу, – втолковывал ему молоденький лейтенант. – Как себя чувствуете? Чья машина?
Ракитин молча отдал документы, глядя на ярко-желтую ленту, тянувшуюся из рулетки измеряющих расстояния милиционеров.
– Дверцу ему привяжи, дверцу! – кричал сержант в бушлате водителю «техпомощи», хлопотавшему возле изувеченного автомобиля. – Захлопывается? Ну, порядок тогда!
– А доверенность где? – спросил лейтенант.
– Машина на тестя, еще не оформили…
– Значит, отправится на штрафную площадку, – заключил лейтенант. – А вы поедете со мной, если здоровы. Или, пожалуйста, – «Скорая»…
– Я с женой, – сказал Ракитин.
– Да вы что, до сих пор в шоке? Ее ж увезли… – удивился лейтенант, безразлично провожая взглядом «техпомощь» с притороченными к ее кронштейну «Жигулями», скрежеща, удалявшимися прочь. – Поехали! – тронул за плечо шофера.
Далее в ГАИ Ракитин дул в трубку под строгими взглядами заспанных врачей, и хитрый прибор с бегающими оранжевыми цифрами показывал что-то, врачам необходимое.
– Легкая степень, – дружелюбно констатировал лейтенант, приглашая Ракитина в комнату дежурного. – Теперь садитесь и пишите: где гостили, сколько пили, откуда и куда ехали. Писать можете?
Было написано объяснение и подписан протокол; был звонок тестю, и лейтенант терпеливо разъяснял старику: дескать, ничего страшного, все живы – и настоятельно рекомендовал впредь вовремя оформлять доверенность.
– Все живы, – повторил он, обращаясь уже к Ракитину. – Ущерб вы нанесли исключительно себе, рефрижератор не пострадал… Так что дело завтра же передадим по месту вашего жительства, там с вами и доразберутся.
– У вас, что ли, жена в «травме»? – вопросил Ракитина вошедший в комнату милиционер – голосом, требующим повиновения.
– Что с ней?.. – У Александра екнуло сердце.
– Порезы, – ответил тот, закуривая. – Только зашили… Переломов нет. Ушибы. Трезвая, кстати.
– Повезло-о, – протяжно и весело рассудил лейтенант. – Я как увидел тележку – ну, думаю, два трупа без вопросов. При таком-то ударе… Задумайтесь! Может, знак судьбы?
– Может. Я свободен? – Ракитин шагнул к двери.
– Свободны. Да! – Лейтенант хитро сузил глаза: – Все вроде обошлось… Ну а честно: пересели ведь? А?
– Часто пересаживаются? – спросил Ракитин холодно.
– Один – пьян, другой – трезв… Сколько раз… Ладно, идите, – закончил лейтенант уже официальным тоном. – Спокойной ночи! Кстати, сразу же после вас на той же улице «Форд» с братвой в «КамАЗ» влетел… Сейчас их оттуда половником выковыривают…
– Улицы освещать надо! – неприязненно проронил Ракитин.
– Ездить надо внимательно! – раздраженно парировал милиционер.
Ракитин вышел из ГАИ, осмотрелся в надежде поймать такси.
Никого…
Взглянул на запястье. Часы были разбиты, механизм вывалился, и пустое дно корпуса насмешливо сияло полированной голой сталью.
Он сдернул часы с руки и бросил под ноги. Со злостью топнул по ним и – вскрикнул: в бедре что-то больно и противно щелкнуло…
Похромал дальше, сдирая ногтем засохшую кровь с разбитого, вспухшего лба. И вспомнил о распорядке дня понедельника: о службе, срочной дешифровке какого-то важного документа, заполученного у врагов…
Усмехнулся. Вернее, заставил себя усмехнуться.
Вошел в квартиру – пустую и как бы настороженно-отчужденную в этой своей пустоте. И – рухнул на кровать, замычав от досады и боли.
Долго лежал – недвижимый и отрешенный.
В комнате было холодно: сквозняком распахнуло форточку, и ночной морозец живо одолел сопротивление ему хлипких батарей, веявших еле заметным теплом.
Морщась от ломоты в бедре, встал, прошел в ванную, промыл ссадины, прижег их йодом, вычесал крупицы стекла из волос.
Разбирать постель не стал – сил не нашлось. Его сотрясала дрожь – не то от холода, стоявшего в квартире, не то от нервной перегрузки.
Накрылся дубленкой, заляпанной кровью, свернулся под ней калачиком; стуча зубами, уткнулся в холодную подушку и, согревая ее теплом своей щеки и виска, провалился в безрадостный сон.
ШУРЫГИН
Бандит, пытавшийся проникнуть в квартиру Ракитина, был вывезен на загородный объект, где, перед тем как отбыть в небытие, подвергся жесткому допросу с применением пентанола натрия – «сыворотки правды».
Результаты допроса оказались куцыми: уголовник поведал, что, согласно полученному заданию, из квартиры надлежало похитить две какие-то металлические пластины с радужным напылением. Вот и все, что удалось из него вытянуть, если, конечно, не принимать во внимание сопутствующую информацию, касавшуюся деятельности группировки, в которую он входил.
С криминальным элементом Шурыгин в последнее время принципиально не церемонился, сознавая, что бороться с мафией необходимо ее же методами. Доклады по начальству, составление рапортов и прочая бюрократическая возня в нынешних условиях представлялись ему занятиями пустыми и глупыми; теперь эффективность любого мероприятия решали доверительные приказы на словах и надежные сотрудники, также не утруждающиеся юридическими проволочками и излишними сомнениями по поводу законности своих действий.
Прошли благостные застойные времена, когда водворение диссидентов в психушку осуществлялось по решению коллегии КГБ! А порою – с санкции членов Политбюро!
Гуманитарная же болтовня о необходимости отмены смертной казни, усиления прокурорского надзора над каждым уголовным делом, реверансов в сторону адвокатуры вызывала у Шурыгина снисходительное скучное недоумение…
Ознакомившись с результатами негласного обыска квартиры Ракитина, в перечне предметов, способных представить тот или иной интерес, Шурыгин упоминания о каких-либо пластинах не обнаружил.
Связавшись с коллегами, ведавшими оргпреступ-ностью и имевшими в группировке надежную агентуру, он попросил выяснить, откуда, что называется, дует ветер, но никаких сведений на сей счет покуда не поступило.
Зато поступили сведения иные, повергшие генерала в немалое изумление: оказывается, в течение прошедшего дня за Ракитиным плотно шла бандитская наружка из уже иной группировки; причем вслепую, без включенных фар следуя за машиной объекта, уголовники на полном ходу врезались в грузовик, а далее их примеру последовал и сам Ракитин, начавший вдруг ни с того ни с сего выписывать на дороге какие-то безумные пируэты…
Контрразведчики, сидевшие на хвосте у бандитов, сумели проконтролировать действия приехавшей на место обеих аварий автоинспекции, равно как и развитие дальнейших событий, одно из которых Шурыгина насторожило: Ракитина поджидала у дома еще одна машина и, как только он, прибыв с экспертизы, зашел в подъезд, машина тотчас уехала, ведомая, конечно же, наружной службой ФСБ.
Машина прибыла за город, остановившись у коттеджа, принадлежавшего одному из преступных авторитетов, в ведении которого находились разбившиеся на «Форде» бандиты.
По пути следования машину, естественно, остановила для проверки документов ГАИ, что позволило выяснить личности водителя и пассажира. Водитель особого интереса не представлял – так, интеллигент-группировщик, фраерок на доверии, а вот пассажиром оказался гражданин США Пол Астатти, по национальности, указанной в паспорте, – итальянец.