— Мэг, если любимого пирога масы Эдмунда не будет на столе, ты от-хватишь плетей! Ясно? — зло крикнула рабыня — экономка.
Я не любила тётушку Тару. Она всегда ходила, задрав нос как можно выше, считая своё положение в доме хозяев самым привилегированным.
Тётя Тара говорила, что на ней держится весь дом. Без неё белые и дня не проживут, потому что только она способна всё и всех проконтролировать. И хозяин очень любит её. Тара же была его кормилицей. Но мы-то отлично знали, она для них чуть дороже гончего масы.
— С масой Эдмундом я уж как-то сама разберусь, — огрызнулась мама.
Тётя Тара завернула, как обычно, свой нос и устроила нагоняй другим рабыням. С моей матерью она особо не ругалась. Кормилица хозяина знала о связи моей матери с Эдмундом.
— Ну, что случилось? — спросила мама, опускаясь на колени.
— Злой белый дядя забрал ребёнка у тёти, — плакала я.
Она обняла меня. Тёплые руки мамы гладили спину, а губы целовали мокрые от слёз щёки.
— Перестань, милая, — успокаивала она, — тебя никто не заберёт.
— А надсмотрщик бил её, — я расплакалась, представив маму на месте той рабыни.
— Меня бить нельзя, и тебя никто не заберёт, Лили, — руки мамы уже обнимали мои щёки.
Я смотрела в её глаза. Они мне показались такими искрящимися, как капельки утренней росы. Моя мать пыталась сдержаться и не расплакать-ся. Она не хотела меня напугать. Лучше чтобы маленькие дети не знали, что в этом красивом мире, куда они пришли есть боль и горе. Мама старалась, как могла оградить меня от этой жестокой жизни раба.
Когда я узнала о своём рабском положении — мне было шесть лет.
Очень поздно для такой правды. Многие чёрные дети уже к трём знали, что они собственность. А я жила и не знала об этом. Я бегала за бабочка-ми. Я не собирала хлопок на плантации, как другие дети. Я ела вкусные блюда, приносимые матерью из дома. Я ела их и не догадывалась, что это всего лишь объедки с господского стола. Куски поощрения, брошенные нам, как собакам. Я не видела, как хлещут провинившихся рабов кнутом.
Мама не водила меня на расправы. А для всех это зрелище было обяза-тельным. Так сказать, поучающим и в назидание другим. Я не слышала сто-нов рабов в холодных ямах. Не видела беглецов в колодках. По прихоти хозяйки все наказания проводились за домом на конюшнях. Её впечатли-тельная натура не могла выносить жестокости.
Я узнала о рабстве в день, когда у матери забрали дитя. Первые шесть лет своей жизни я была счастливым ребёнком. Почти таким же, как белые дети моего отца. Но в тот день, прижавшись к матери, я услышала самую страшную правду от тёти Тары.
— Когда надоешь масе, пойдёшь собирать хлопок на плантацию и ублажать надсмотрщиков. Они уж точно не будут с тобой так обходительны, как хозяин. И твою девку он тоже продаст. Вон, какая красивая.
За неё много заплатят. Хозяин наш христианин и с ней не возляжет, когда девка распустится, — злобно пробурчала Тара.
Моя мама встала. Выпрямилась во весь рост. Её руки сильнее прижали меня к себе.
— Заткнись, старая ведьма! — прорычала мать.
Её голос напугал меня сильнее, чем слова тёти Тары. В голосе моей матери было столько злости и ненависти, что придавали ему некое звериное звучание. Она, словно загнанная в угол собака, рычала и скалилась на экономку.
— Правду никто не любит, Мэг, — ехидно сказала Тара. — То, что ты снова забрюхатела от масы, особенной тебя не делает. Ты рабыня и девка твоя рабыня. Не забывай это.
Так, я узнала о своём рабстве. Весь день я держала маму за подол платья, боясь потерять. Даже зашедший маса, не заставил меня отпустить край её платья.
Когда он вошёл все замолчали. Я ощутила их страх перед ним. Опустив глаза в пол, рабыни ещё старательней готовили. Мама прятала меня от глаз Эдмунда за пышным подолом платья. Маса не разозлился, увидев меня на кухне. Мой хозяин скупо улыбнулся и потрепал меня, как соба-чонку, по голове. Мне шесть лет и это была моя первая ласка, которую я удостоилась от родного отца. Я и раньше видела его. Он чаще всего проходил мимо, не замечая девочку, прячущуюся за деревьями его сада. Иногда наши глаза встречались. Я резко дёргалась назад и бежала без оглядки.
А он продолжал свой путь. Прибегая в нашу с мамой лачугу, я пряталась.
Меня тянуло к нему, и я ужасно боялась его. Наблюдая, как он возится со своей белой дочерью, я представляла себя на её месте. Какое же это счастье, когда у тебя есть любящий отец. У меня он был. Я видела и слышала его, но ближе чем на этой кухне папа ко мне никогда ещё не был.