Можно подумать, её доброта и сказки, были им на пользу. Нет. Дети ещё ближе жались друг другу, а один самый маленький ещё и заплакал. Я
некаменная. Мне тоже было жаль этих крошек, но моя ласка ничего не изменит. По разговору надсмотрщиков, я поняла, что детей купят ещё на подъезде к городу. Их труд будут использовать в шахтах, по добыче золота. Пока они маленькие пролезут везде.
Господи, и эти малютки в таких нечеловеческих условиях не проживут и года. Они обречены. Старая карга знала, куда и кому их продаёт. Дети стоят дороже взрослых. Явно не библию читая, она приняла такое решения, лицемерная святоша.
Так и произошло. Чуть город показался вдалеке, как повозка остановилась. Детей за шиворот вытащили из клетки, чтобы посадить в другую клетку. Среди десятка таких же малюток, они потерялись.
В город торговцы рабами въехали с наступлением сумерек. На неволь-ничий рынок повозка въехала уже ночью. В свете факелов этот оплот ужаса выглядел ещё мрачнее. Открыв засовы, нам приказали вылезать и строиться.
Мистера Питерсона я узнала сразу. Отбивая рукояткой плети по высоким голенищам сапог, он принялся рассматривать предлагаемый ему товар. Две девушки у скупщиков рабов он наотрез отказался покупать.
«Больные девки», — сказал он.
Зубы ему не понравились, а ещё у одной не было уха.
— Такую не купят, — сказал он, отходя от изувеченной.
— А что нам теперь делать? — спрашивали прогадавшие торговцы.
— А что хотите! — пожал он плечами и направился в сторону, где стояла я. — Мистер Питерсон! — закричала я, рванувшись к нему.
Надсмотрщик, больно схватив за плечо, вернул меня на место.
— Стой, дрянь! — ещё сказал мне.
Знакомый отца, сузив глаза, подошёл и тут же ахнул от удивления.
— Дочь мистера Дарлингтона? — как-то неуверенно переспросил он.
— Да, я Лилия! Мистер Эдмунд Дарлингтон мой отец, — надежда на спасение немного оживила меня.
Отец и торговец рабами были знакомы. Ещё в нашу первую встречу я поняла, что мистер Питерсон чуть ли не пресмыкается перед влиятельным знакомым. Так, почему ему не оказать честь почившему другу, освободив меня.
— Что вы здесь делаете, среди рабов? — спросил он, окидывая меня придирчивым взглядом.
— Моя сестра совершила преступление. Она разорвала мои документы на свободу и продала меня, — рассказывала я работорговцу, наивно ожидая от него сострадания.
— Кто может доказать, что вы свободны? — спросил мистер Питерсон.
Я на мгновение задумалась. Никто. Только я и мой отец. Отца больше нет. И… о боже, я совсем забыла о женихе. У него находились оригиналы уничтоженных сестрой бумаг. Но, где он и когда объявит права на меня? Я
этого не могла знать.
— Мисс Лили, я жду!
Слова работорговца вырвали меня из раздумий.
— Я могу и мой жених. Отец говорил, что у него все бумаги, но я никогда не видела его, — нерешительно прошептала я, опуская глаза.
Тяжёлый вздох отцовского знакомого, как ветер, качнул пряди моих волос на голове.
— Где ваш жених? — уже спрашивает он.
— Не знаю, — честно призналась я.
Поняв, что защитников у меня нет, работорговец приободрился. Даже его взгляд стал ощутимей на моей коже. Если минуту назад он сочувстви-ем смотрел, думая, что произошла ошибка, то теперь его глаза оценивали, сколько можно получить за белую рабыню.
— Твоя мать была рабыней, ты незаконнорожденная дочь плантатора, жениха нет, документов на свободу нет, — перечислял мистер Питерсон обстоятельства, определяющие мой статус в рабовладельческом обществе.
И уже обращался ко мне на «ты»! Мою судьбу он решил за считаные мгновения.
— Ты рабыня, Лили, — сказал он, ухмыляясь, — и я счастлив, что могу обогатиться, продав тебя на закрытых торгах.
На закрытых торгах богатые мужчины покупали самых красивых рабынь. Для чего, я думаю, вы знаете. Отец часто участвовал в таких меро-приятиях. Именно на них он и купил Ию и Марию.
Знал бы мой родитель, что судьба сыграет злую шутку с его дочерью, он стал посещать бы этот вертеп порока?
— Вы мерзавец, мистер Питерсон, — подняв гордо подбородок, сказала я. Работорговец покраснел от злости. На висках выступили пульсирую-щие вены, а рука с хлыстом сама взлетела вверх. Я не опустила глаз, глядя на это ничтожество, собирающееся ударить меня. Занеся руку, он так и не осмелился приложиться к дочери покойного мистера Дарлингтона.
Сдерживаясь от этого, всё ещё бушующего в нём, соблазна, громко крикнул — Джим, убери её в камеру!
Здоровый мальчишка моего возраста, подбежав, сразу потащил меня в камеру. Этот Джим бесцеремонно приволок меня в мой новый дом и швырнул со всей силой на пол.