Гека рассчитывали последним. Капитан отпустил всех, даже Марио, так что они остались вдвоем с Геком.
-- Хочешь кофе? Что жмешься, я как раз на двоих сварил, по собственному рецепту: бывало, промерзнешь как собака, устанешь -- а тут принял чашечку-другую, и снова человек! Тебе, может, с коньячком?
Гек насторожился: с того самого вечера, когда он познакомился с капитаном в марсельском кабаке, ему ни разу не доводилось наблюдать такую приветливость и дружелюбие в поведении шефа.
-- Лучше с молоком, если есть.
-- Как не быть, капуччино -- это моя слабость. Только не молоко -сливки. Присоединяйся, мешай сам, я ведь не знаю, как ты любишь -- покрепче, послабее?
-- Я крепкий не люблю, горько слишком.
-- А я пристрастился: чем крепче, тем лучше, хотя сердечко порой прихватывает, бессонница мучает... Э-э, погоди, пенку я сам сделаю, ты испортишь... Да, бессонница. Но это уже стариковское, мне ведь, Тони, уже шестьдесят два стукнуло в мае.
Гек изобразил удивление:
-- Никогда бы не подумал. Я всегда слышал, что моряки быстрее старятся на лицо, но вам -- самое большее -- пятьдесят два дал бы, клянусь Мадонной!
Капитан криво усмехнулся:
-- Нет, Тони, шестьдесят два. В пятьдесят я бы себя юношей считал, -это я сейчас так думаю, разумеется, по сравнению с тем, что есть, ну, ты понимаешь, что я имею в виду. А теперь, эх... -- Желтое лицо его собралось складками, и теперь он выглядел на все семьдесят. -- А тебе сколько, девятнадцать?
-- Восемнадцать осенью исполнилось.
-- Ну, значит, девятнадцать почти.
-- Да нет, -- рассмеялся Гек, -- нашей осенью, тоже в мае. Мы ведь антиподы.
-- Я и забыл, верно. Но все равно -- мальчишка совсем. По годам, я имею в виду, по жизни-то ты уже взрослый мужчина. Смолоду здоровье бережешь, не пьешь, не куришь. Сам на жизнь зарабатываешь. Девочками-то хоть интересуешься? Вижу, что интересуешься, но это всегда успеется. И кофе крепкий не пьешь. Матушка была бы тобой довольна, я думаю.
Гек пару раз за этот месяц снимал проституток на берегу, но не афишировал этого и в ответ на замечание капитана качнул неопределенно головой и промолчал.
-- Держи свои деньги, пересчитай -- вдруг что не так, здесь должно быть четыреста монет: сотня в аванс ушла, ну а еще сотня -- сам понимаешь, порядок есть порядок, не взыщи.
-- Да, все четко, здесь четыреста. Я не в претензии, дон Карло, моя вина -- мой ответ. Спасибо вам, вы и так меня выручили.
-- А теперь куда ты? К матери, домой?
-- Она умерла, дон Карло, год назад.
-- Ах, я старый дурак, голова дырявая. Извини, Тони, я оговорился.
-- Что вы, дон Карло... Нет, я думаю здесь, в Неаполе, тормознуться. Поищу земляков, попробую работу какую найти, деньги пока есть, а там видно будет. Дома сейчас трудно с работой. А в крайнем случае и там не пропаду -руки-ноги есть, остальное приложится.
-- Так ты, выходит, круглый сирота. И ни братьев, ни сестер? -- Гек мотнул головой.
-- Что поделаешь, сынок, в мире слишком много бед приходится на каждого человека и слишком мало радостей. У меня у самого единственная дочь калека от рождения. Думаешь, стал бы я в мои-то годы болтаться в этой луже? Но старуха моя при дочери все время, а на что жить?.. Какую работу ты собираешься искать? У тебя есть специальность?
-- Грузчиком могу работать, вот и вся моя специальность. Или машины мыть.
-- Грузчиком? Горб наживешь, это да! А разбогатеть -- вряд ли. Образование у тебя какое?
-- Начальная школа.
-- Вот видишь... Чтобы в магазине работать, тоже учиться надобно; у нас для своих не всегда работа есть, а уж иностранцам -- самая грязная. Однако... Если, конечно, ты собрался по отцовской линии пойти...
-- Не собираюсь. -- Гек усмехнулся. -- Думаю получше место сыскать, хотя и здесь ничего позорного не вижу. А не получится -- вернусь домой. -Гек почувствовал, что разговор наконец приблизился к той точке, куда его осторожно двигал старый лис, и даже догадывался, что тот собирается ему предложить. Но он и близко не мог представить, какой силы сюрприз был для него подготовлен.
-- Я ведь давно присматриваюсь к тебе, Тони. Ты мне сразу глянулся, и я думаю, что не ошибся в тебе. Парень ты работящий и скромный. Скромный, да не простачок. Оцени мою деликатность, Тони, я ведь не спрашиваю, где ты наловчился челюсти крошить, где наколки сделал и чем ты занимался у себя в Бабилоне.
Гек похолодел.
-- Набедокурил дома и дал тягу в Европу, не так ли?
-- Нет, дон Карло, мамой клянусь! Я не преступник! Я как раз уехал, чтобы куда не вляпаться. Работы нет, пособие грошовое, вот и маемся в подворотнях, ищем приключений. Всю жизнь так, что ли? За мной ничего нет. Ну -- драки, да, бывали. Жить нормально захочешь -- так научишься, иначе затюкают.
-- Тем лучше, тем лучше. Знаешь, видна в тебе сицилийская кровь, что ни говори. А ты уверен, что мать твоя из Турина?
-- Так я знаю из ее рассказов, сам-то я в Бабилоне родился. Единственный в семье урожденный бабилот, остальные натурализованные.
-- И как, не тянет на родину предков? В Турин или к нам, на Сицилию? Зов крови, так сказать?
-- Меня тянет туда, где может быть хорошо, где заработки приличные. А если я нищий, какая мне разница -- Турин, Бабилон, Сицилия... Дон Карло, как на духу: вот поработал я у вас и человеком себя почувствовал. Честно работал -- честно получил. Ну, оплошал -- винить некого. И за доверие спасибо вам огромное. А я поживу подольше да ухвачу побольше -- тогда и о родине предков думать можно. Извините, если что не так сказал...
-- Кое-что и не так, пожалуй. Родина -- это мать, это душа человека. Узы крови -- священные узы, Тони. Сицилийцы рассеялись по всему свету, живут в Штатах, в Бразилии всю жизнь, но спроси его: "Ты кто, американец?" -- он ответит: "Я сицилиец". Так-то! Кто лишен этого, тот не человек в моем понимании. С возрастом ты сам почувствуешь это. Ну да тебя трудно винить: мальчишка ты еще, да и сирота, в чужом мире, без денег, без друзей...
-- Деньги как раз есть.
-- Да что это за деньги -- неделю погулять. Впрочем, ты не гуляка, как мне кажется. -- Капитан словно бы заколебался... -- Я хочу сделать тебе одно предложение, Тони, относительно твоего будущего. Ты ведь свободен сейчас?
-- Как крыса в амбаре, дон Карло. К сожалению.
Гек видел, что обращение "дон" и почтительный тон очень по душе старикану, и старался изо всех сил. Главное -- чувство меры. Явный подхалимаж вызывает презрение, но проявленное уважение всегда приятно, тем более когда оно выказано искренне и с достоинством.