-- Что ж, ладно. Говорю -- верю вам, Стивен Ларей. Хотя это очень трудно делать. Вы хорошо держитесь для своего возраста, но одолеть такую махину... Право, я вас поздравляю!
-- Не по адресу ваши поздравления. Я ни при чем.
Но подполковник продолжал, словно бы не слышал идиотских отрицаний очевидного:
-- Поймите, Стивен, в мои обязанности входит не только и не столько прищучить и покарать осужденных, напротив: уберечь от правонарушений и конфликтов обе стороны баррикады -- вот моя задача. Этот Того -- пробы на нем негде ставить (Гек невольно ухмыльнулся случайному каламбуру подполковника)... смейтесь-смейтесь, если вы такой недалекий. Он бандит, что доказано судом, и палач, по оперативным данным. И хотя Того Живот не бог весть какая шишка и на воле, и здесь, но дружков-приятелей у него полно. И все они захотят вам отомстить, потому что, в отличие от меня, считают виновником вас. Вы понимаете всю серьезность ситуации? Вашей, подчеркиваю, ситуации?
-- Да понимаю, не дурак. Но я-то что могу поделать? Меня не спрашивали, и вообще я ни при чем. Страдаю, можно сказать, безвинно.
-- Ох, если бы вы знали, безвинный страдалец, сколько странного народа вами интересуется... -- Гек навострил уши, но подполковник спохватился, высморкался громко и трудно в огромный сине-белый носовой платок и продолжил: -- Странно вообще-то: наколки у вас не случайные, держитесь вы фертом, а судимость ваша -- первая. Попадете в те места, где за наколки отвечают, -- тоже ведь не сладко будет, даю вам в том гарантию.
-- Те места -- это зоны? Насчет них -- вы мне угрожаете или обещаете, не пойму вас?
-- Объясняю. Причем очень терпеливо. -- Компона обернулся к конвойным и жестом выпроводил их за дверь. Гек приготовился выслушать заветное кумовское предложение и почти не ошибся.
-- Мне нет никакого смысла вас вербовать, Стив. Стукачей у меня -почти две полтюрьмы. Кроме того -- здесь ваша карта бита, а для периферии стараться, агентов плодить, -- мне просто лень. Я откровенен с вами. Но вы бы могли нам помочь... -- Гек с восхитительным детсадовским любопытством воззрился на кума, но не издал ни звука. Тот, выждав несколько секунд, сам был вынужден разбить молчание:
-- Вам негде сидеть на просторах нашей родины. Уясните себе это. А уяснив -- выслушайте меня. Мы предоставим вам камеру и сокамерников, какие вас устроят. Мы разрешим пользоваться всякими штучками -- кипятильник, чай, посылки, ларек от пуза, денег добавим. Я слышал -- к женским ласкам тянетесь, как и всякий мужчина. И это обдумаем. Но -- помогите нам. Бандиты обнаглели по всем фронтам, что внутри, что снаружи. Слишком мягкое у нас правосудие, а их стрелять надобно, вот лучшее лекарство от бандита. Мы их и спросить как следует не успеваем, как залог вносят, звонки организуют черт те с каких высот. А вот если бы кто-нибудь сильный и смелый сказал им -стоп! Наворочал -- признайся. Преступал -- ответь! И мы бы помогли друг другу. Драку ту несчастную -- ну, забыли бы, чтобы туману вам не напускать на эту тему. Срок вам -- с полгода, год, а скостили бы. А после трудоустроили бы в нашей сфере. Интересную бы работу подыскали, с выслугой, с пенсией? А, Стив?
-- А что у вас, нет сегодня сушеров? Или одна вакансия открылась, для меня специально?
-- Я могу специально вам их организовать, как наглому и не понимающему хорошего отношения типу. Уверяю -- это будет похуже наручников. Да и наручники самофиксирующиеся могу вам организовать хоть... сегодня, сейчас... Не верите?
-- Верю. Ваша власть, ваши законы. Хотите -- туда, хотите -- сюда их вертите. Мне было очень больно в ваших хитрых браслетиках. Иной озлобился бы, воспылал бы лютой ненавистью, но я -- человек мягкий и христианин. Сказано в Писании -- забудь про месть и подставь другую щеку. Воля ваша, надевайте наручники, гноите в карцере, а я злобствовать не собираюсь. Господь вам судья, а вы мне...
Поганый Ларей! Следовало ожидать, что не клюнет он и на диктофон лишнего не наговорит. Но ведь в трамбокамеру-то -- мог бы согласиться войти. Они после него пели бы на допросах как канарейки, бандиты сраные... И еще местью угрожает, да без истерик, без летящей слюны. А ну как выживет? И что это им контрразведка интересуется? Ладно, на две ближайших недели его будущее обеспечено (день уже отсидел почти), а там -- добавим.
Глава 3
Посмей сказать: нет!
И сама тьма отступит
Перед тобою.
Добавили еще пятнадцать суток, а потом еще... и еще.
Малоун, трудяга, раскопал доисторические, но не отмененные уложения об ограничении верхнего предела времени, в течение которого осужденному запрещается встреча с адвокатом или представителем прокурорского надзора. Кум и режик еще не дошли до такой наглости, чтобы добровольно накликать на свою голову прокурорский надзор -- любимое око президентской государственности, свидание Малоуну дали. Передавать посылку наказанному осужденному запрещалось, но грызть леденцы (придирчиво осмотренные) или угощать ими клиента во время беседы -- не было таких инструкций. В течение получаса Гек умял их не менее двухсот граммов, больше -- побоялся за желудок, отвыкший от "излишеств". Он с сожалением смотрел на полиэтиленовый пакет, наполненный больше чем наполовину, и перехватил сочувственный и жалостливый взгляд Малоуна:
-- Джозеф, ты-то что не ешь -- мне больше нельзя, кишки слипнутся. Что, хорошо смотрюсь?
-- Краше в гроб кладут. Сам я конфеты ем, но только шоколадные. Они сытнее, но -- сюда нельзя их. Вот. Заканчиваю: ускорить невозможно -испортим все, чувствую. Того человека мы нашли. Он на пенсии, но связи есть. Кац просит передать, что ледащий очень, из-под кнута... Овса нужно.
-- Джо, этот код -- наш со стариком, тебе вовек не разгадать, про что мы речь ведем. Не обижайся, а ему передай: "Будет овес, плюс двести одиннадцать, не увлекайся". Лошадей мы с ним разводим, по переписке. А хочешь -- расскажу?
-- Не-не-не, -- замахал руками Малоун, -- это ваш овес. Да, эти... отстали.
-- И то хлеб. Вот что. Выгляжу я, похоже, препогано, однако силы есть. Ты времени не теряй, мне тут солоно срок дается, но пуще -- не спеши. Ты торопыга, не удалось -- ты вторую, десятую попытку сделаешь; в моем случае второй попытки не дадут -- ни тебе, ни мне. Ну, осталось нам минут пять. Кто родился?
-- Девочка. Четыре кило и ростом пятьдесят пять сантиметров. Ох и крикливая! Смеется уже.
-- Девчонка -- тоже человек. Как назвали? Или еще рано?
-- Все, окрестили уже. Анна. Такое имя дали мы ей.
-- Анна. Во Франции королева раньше была, вся из себя красавица, тоже Анной звали. Помнишь про подвески историю?