Вслед за Геком плескался обычный хвост из десятка приближенных и телохранителей. Сначала Гек пытался упразднить эту свиту, но потом плюнул и оставил как есть: то срочное сообщение, то наоборот -- кого-то из своих послать потребуется, то с промзоны бегут жаловаться, то нужен громоотвод для очередного лягавого...
Сидельцу не к лицу любопытство, но всюду, где идет Гек, -- торчат из слепых барачных оконцев, из дверей бледные пятна -- сидельцы таращатся на Самого, обмениваются впечатлениями: куда идет, на кого смотрит... Шапки ломать перед ним -- не положено, однако Соломан Ассириец рвет казенный картуз с головы, прижимает руку к сердцу и кланяется, стоя в дверях сапожной мастерской. Гек едва заметно кивает и следует дальше -- тут не подхалимаж, от души благодарность...
Дело было осенью. Гек шел по тому же делу и адресу, как вдруг из барака вынырнул человек и бросился Геку наперерез. Поскользнулся на осколке ледышки и шлепнулся перед Геком. Из барака уже бежали к нему догонщики, из-за спины выскочили нерасторопные дылды-охранники, но упавший, все еще лежа на спине, успел сложить руки ковшиком и выкрикнуть: "Справедливости! Рассуди, пахан!" И столько душевной муки и боли стояло в этом крике, что Гек заколебался, а через секунду и вовсе передумал:
-- Назад. Не трогать. Ты Хряпа, если не ошибаюсь? Излагай, кто он и почему бежал?
Польщенный до печенок тем, что его помнит сам Ларей, косноязычный нетак Хряпа с помощью рук и слов-паразитов объяснил, что беглец -- новенький, только что прибыл с Иневийской крытки с пятнахой на плечах за изнасилование малолетней девочки. На следствии подписался, а на суде отказался. Сегодня назначен для него разбор с правилкой, как положено.
Гек задумался. Итог правилки заранее известен: "очко за очко"...
-- Разбор отложить до вечера, я сам приду. Сразу после отбоя. Присмотрите, чтобы к вахте не намылился. Не более того...
Соломан Ассириец через отца, ветерана войны, пятикратного кавалера солдатского креста, поселился в престижном районе Иневии, где именным указом Господина Президента отцу подарили квартиру. Отец был дряхл и болен, требовался пригляд и уход. Так Соломан поселился у отца. Но однажды под утро полиция обнаружила у ворот соседнего особняка бесчувственное истерзанное тельце семилетней девочки. Особняк принадлежал городскому прокурору. В окрестных домах жили тоже не последние люди в городе, поэтому виноватых искать было непросто и отнюдь не безопасно.
Сроки поджимали, а Соломан подвернулся как нельзя более кстати: две ходки за ним были -- мелкая кража и хулиганство. Тот факт, что он всю неделю, включая злополучную ночь, провел за городом в веселой компании, следователей не смутил: взяли под арест и стали требовать признания. Но несчастный Соломан оказался крепким орешком: его били и пытали несколько месяцев подряд, прежде чем он сломался и дал необходимые показания. На суде его криков и объяснений никто уже не слушал -- пятнадцать лет на жестком режиме. Дали бы и больше, поскольку девочка умерла, но в районе вновь произошел подобный случай, в то время как у подследственного Соломана было железное решеточное алиби, которое не мог опровергнуть даже самый изобретательный следователь. Запахло скандалом, поэтому суд, прокурор и казенный адвокат утрамбовали процесс в один день. Так Соломан оказался в Эльдорадо (с приходом Ларея и сама зона поменяла название, "Аргентиной" по привычке ее называли только лягавые, а сидельцы старались не ошибаться в названиях, себе дороже).
Гек сидел на табуретке посреди сушилки и внимательно слушал рассказ Соломана. За его спиной стояли двое зырковых -- из его и местного барака, а также трое местных угловых. Гек сам задавал вопросы, не препятствовал и остальным. Примерно через час он оглянулся на ребят, как бы испрашивая разрешения -- все замерли, -- и подвел итог:
-- Мы проверим. Но помни, Соломан, если ты наврал нам -- пожалеешь. Это тебе только сейчас кажется, что хуже не бывает кары за предполагаемый проступок... Бывает, уверяю тебя. Некоторое время потом ты будешь жить и горевать, что смерть не приходит так долго. Не передумал?.. Хорошо. Выделить ему отдельную шконку и место за столом. И посуду. Но поодаль от "птицефермы", чтобы ни вы, ни он -- не зашкварились. Работы не давать, без причин не трамбовать. Расходимся.
Через месяц примерно из Иневии пришел подробный отчет. Гек опять пришел в сушилку, все так же стояли за ним местные авторитеты, только робы на всех были зимние -- в мае градусник стабильно показывал около тридцати ниже нуля.
Соломан, бледный как полотно, мял в руках шапку и старался, чтобы не заметно было, как у него трясутся руки. Мутный и едкий пот стекал с низкого лба на нос и щеки, но он не смел утереться и как завороженный смотрел на Ларея.
-- Я уже изложил все парням, посоветовался... "За чужого парится" -так сообщили мне люди, которым я доверяю. Ты невиновен, Соломан...
За спиной забулькало. Гек не глядя протянул руку, подхватил стакан с коньяком, встал.
-- Выпей. Отныне ты равен другим. Живи, работай, сиди спокойно... трудилой.
У Соломана достало сил не расплескать коньяк, он выглотал целый стакан в считанные секунды, замер, и вдруг из глаз его побежали, сливаясь со струйками пота, слезы. Соломан повернулся -- стакан выпал -- и спотыкаясь побежал из сушилки: позорно взрослому мужчине плакать на людях... Гек извиняюще развел руками, поднял стакан.
-- Подыщите ему по специальности -- вроде он сапожник...
...Следы привели к городскому же прокурору: сынок его забавлялся таким манером. В принципе Гек мог поднапрячься и сбить с Соломана приговор, вопрос лишь усилий и денег, но это уже проходило по совсем другим закоулкам морали и милосердия; и без того расследование влетело Геку в сотню тысяч с гаком. Гораздо перспективнее было взять на крючок прокурора и подлого его сынка-ублюдка...
А теперь уже дело к весне идет, баба ждет, мышцы ноют, головушка на волю просится... Осталось-то сидеть всего ничего, меньше полутора лета...
-- Туман, сегодня подойдешь к Ассирийцу, пусть прекратит шапку снимать. Да без рукосуйства, словами внятно объясни, что я ему не вертухай и не церковь... Куда порыл?.. Позже скажешь, перед ужином и не при людях.