Но он уже намеренно подстерег ее после работы и вновь проводил. А потом и еще раз… Хулиганы, кстати, больше не появлялись, и вообще вдруг в ее районе стало безопаснее на улицах, видимо, полиция сумела найти силы и средства, чтобы навести порядок хотя бы в центре города… И постепенно Ора привыкла к нему, и он ей понравился, и однажды он у нее остался, что называется, «по полной программе»…
В доме Оры довольно скоро образовался непривычный по своему размаху достаток: Ральф почти не дарил цветов, но то и дело пополнял скромные недра квартиры обновками: старый телевизор безжалостно обменял на два громадных «панасоника», заменил холодильник, купил музыкальный центр и здоровенную коробку с дисками на все вкусы. Только вот симфонической музыки, которую Ора предпочитала всему остальному, там почти не оказалось. Упомянула невпопад о понравившейся расцветке ковра, который она видела на витрине, – пожалуйста, из магазина доставили два ковра… Не слушая никаких возражений, принялся, вдобавок, каждую неделю оставлять по три-четыре тысячи, хотя сам бывал у нее не чаще двух раз в неделю – редко-редко, когда три… Куда такие деньжищи девать… Зато звонки, если вдруг он не появлялся в библиотеке, обязательно и предельно коротко: «Как дела, что делаешь, скучаешь-не-скучаешь, куда пойдем?…» Пить – не пьет, ест все и всегда хвалит, но какая из нее кухарка… Вот ромштексы делать научилась. Ора попробовала ходить с ним в театры – и не возражал, но ему явно не нравилось. На художественные выставки гораздо охотнее соглашался, но тоже – так… А на компьютерных – ей скучно… Однажды – р-раз – посреди зимы – и отправил ее в недельное турне на Гавайские острова с пятизвездочными отелями и прочими прелестями, сам же не поехал, отговорился делами… Больше всего ему нравилось просто гулять с нею по городу, особенно по садам и паркам, и по набережным, и вдоль побережья залива…
Кое-что Ора все-таки тратила, в основном на книги (работать в библиотеке – это одно, а так приятно дома иметь под боком свои любимые!), но б́ольшую часть оставленного решила складывать в коробку из-под туфель, чтобы при случае вернуть Ральфу: мужчины ведь как дети, швыряются направо и налево, пока везет, а потом глядишь, и самому есть нечего… Он почти ничего о себе не рассказывал, его работа – закрытая, под контролем правительства… Поначалу она стеснялась вечной его угрюмости, но он никогда на нее не раздражался, голоса не повышал и был с ней добродушен и доверчив. Ора подозревала, что Ральф – семейный человек, с женой и детьми, но эту тему никогда они не трогали, а может и к лучшему: он – с ней, а весь остальной мир пусть пока постоит за порогом…
Ах, идиллия кончилась внезапно и по их совместной вине. Гек много чего знал и умел, но при всем своем опыте никогда не задумывался о проблемах предохранения от зачатия, женщины успешно справлялись с этим и сами. Но и Ора, привыкнув с первым мужем, что никогда и ничего в этом смысле не происходило, считала себя бесплодной, и вот на тебе – залетела… Делать нечего – призналась Ральфу, хотя и глодали ее сомнения и страх. Он явно был потрясен новостью – Ора научилась разбираться в его неярких эмоциях, – такова была его первая реакция. Потом он обрадовался, но буквально на какие-то минуты, потом задумался… Потом исчез и не показывался три дня… А потом…
Геку никогда и ни с кем не было так покойно и хорошо, как с Орой. Ее странности казались Геку забавными, но все равно симпатичными. Так, она стеснялась при нем раздеваться и одеваться, никогда не обсуждала с ним сексуальные впечатления, боялась грозы, отказывалась носить предметы из натурального меха или кожи… Еще странность: не было ни одного случая, чтобы она попросила у него денег или какой-нибудь подарок, и всегда до красноты смущалась, когда он проявлял инициативу в этом вопросе… Готовила она – так себе, в постели – как Луиза, не лучше… Но выдержать без нее хотя бы неделю-другую – для Гека стало совсем не просто. В начале их отношений он по инерции заглядывал к проституткам, да вскоре завязал, обрыдло.
Новость от Оры его оглушила. В тот же день он разбросал все насущные дела и залег в Черном Ходе на трое суток безвылазно. Альтернатива у них простая – рожать или делать аборт. И тот и другой исход оказались для него равно неприемлемыми; как он ни бился – все дрянь получалась вместо идеи. Пырь с Вакитокой ничем ему помочь не могли, сочувствовали только – и на том спасибо…
Через трое суток он заявился к Оре и с порога ударил ее откровенным разговором: выложил в открытую про себя (не все, конечно) и про свое решение. Не сразу ему удалось объяснить ей, что он из себя представляет, но и тогда она все же удерживалась от слез, а потом уже прорвало в четыре ручья, когда он объявил, что ей делать дальше… Уж как только он на нее ни воздействовал – и логикой, и разумом – что ей логика – ревет взахлеб и все тут… Гек настоял, чтобы остаться ночевать, к утру вроде бы примирились в постели, а с утра опять слезы… Тем не менее через две недели все закончилось так, как он для них и наметил: Ора уволилась с работы, обратилась в соответствующие службы, заранее намагниченные как надо, и уехала жить куда-то за границу, обязательно в один из британских доминионов, Гек специально не велел ей рассказывать ему свой конкретный выбор («Будет все нормально – отыщу самостоятельно. Но это вряд ли случится раньше, чем через пять лет… А может и того не выйдет») и пытаться установить с ним какой бы то ни было контакт. В кредитных карточках, зарубежных банковских счетах на ее имя и в анонимных австрийских авуарах он зарядил для нее около десяти миллионов талеров (если пересчитать с местных валют) – все, что удалось с гарантией непрослеживаемо для любых спецорганов и свидетелей собрать за эти две недели.