— Дорогая, ты ошиблась. Это был не наш сын. Это был совершенно другой мальчик.
Луиза долго не могла успокоиться. Но слова мужа и заставляли её поверить в ложь. Слуги тоже подтвердили это (маркиз посмотрел на них гневным взглядом, так что они быстро поняли, что надо говорить, если не хотят потерять работу).
Пьер за углом рассмотрел мать. Маркиза Луиза тоже сильно постарела внешне, как и её муж. Но гордая осанка, грациозная походка, яркий наряд, величественный взгляд и лицо затмевали все её морщинки и заметную худобу. После побега сына она стала сохнуть на глазах, и лишь мастерство врачей и забота мужа, вернули её к жизни. Ну а положение обязывало женщину следить за собой, вот она и сохраняла свою красоту.
Пьер дождался, пока отец уведёт мать тобой, и ушёл прочь с улицы Конде.
***
“Как там Пьер?” — думала Софи, смотря на улицу из окна фиакра. Она ехала вместе с матерью в тюрьму Форс к Урбену Игаридье, человеку, который приходится её отцом. Она изучила уже дорогу, ведущую в тюрьму. Несколько раз она привозила Урбену передачки, но за полгода, пока велось следствие, лишь дважды ей разрешили встретиться с отцом. Сегодня была их третья встреча.
Начальник тюрьмы любезно провёл женщину и девушку во временный изолятор, где дожидался суда Урбен Игаридье. Тёмные тюремные стены вызывали у Софи страх. Казалось, что она чувствует смрад ужаса и людских страданий, которые были заточены в этих стенах. Софи, не взирая, на запрет начальника вышла во двор тюрьмы, где выгуливали заключённых. Арестантские рубахи, наглые мерзкие рожи, тело, пронизанное уродливыми татуировками… На плечах у некоторых стояли самые настоящие клейма. Софи содрогнулась при виде заключённых. Но самое ужасное было то, что эти люди сами выбрали такой путь.
За Софи прибежал начальник и вывел её со двора. Её переполняло и сострадание к несчастным заключённым, и сильное отвращение к ним. Софи увидела не каких-то мелких воришек и мошенников, а кровавых зверей и отцеубийц.
Урбен Игаридье находился в отдельной камере, где держали людей, которые ещё не получили обвинительного приговора. Туда и привели Софи и Марлин. Начальство тюрьмы разрешило женщинам поговорить с подозреваемым не через решётку. Но Марлин отказалась заходить к Урбену.
— Софи, тебе надо поговорить с ним наедине. А что насчёт меня, так это видно будет, — сказала мама.
Она зашла в камеру к Урбену. Отец сидел за крохотным столом. В комнате свиданий ничего кроме этого стола и двух хромых стульев не было. Вид у Урбен был не здоровым, за месяцы изнуряющих допрос, тасканий по судам, и ожиданий приговора он побледнел и постарел ещё сильнее. Но Софи заметила, что он выглядит намного лучше, чем в тот когда, когда она впервые встретила своего настоящего отца.
Софи присела за стол. Урбен взял её руки и нежно погладил их, пытаясь, скрыть слезу от дочери.
— Здравствуй, папа, — произнесла Софи.
Урбен посмотрел на дочь и хриплым голосом проговорил:
— Как ты меня назвала?
— Папой, — скромно ответила она.
Урбен покраснел, не сдерживая эмоций, он перелез через стол и обнял дочь.
— Я и не надеялся услышать это слово от тебя, дорогая, — прошептал он.
Софи успокоила отца. Урбен радовался встрече с дочерью, словно маленький ребёнок, который несколько дней не видел маму. Софи выложила на стол гостинцы, но Урбен и не смотрел на них, она любовался дочерью и спрашивал про её жизнь.
— Да что у меня нового? Ничего особенного. Я влюбилась, — как бы невзначай ответила Софи.
— Как ничего особенного?! — подскочил он. — У тебя начинается самая прекрасная пора в жизни, а ты говоришь “ничего особенного”!
Урбен не понимал, как можно влюбиться в человека и не придать этому значения. Он испугался, что дочь может повторить его судьбу. А Софи смеялась добрым лучезарным смехом над отцом. В тюремной и мрачной камере Софи было приятно и тепло — она с отцом. Софи не знала, что такое иметь отца. Когда же отец появился в её жизни, то она пыталась отдалиться от него, она не могла принять чужого человека, который когда причинил боль её маме и лучшего другу Уго Дюшену, которого Софи всю жизнь называла папой. Лишь потеряв отца, она поняла, как сильно он её любит, и как она нуждается в Урбене.
Софи не скрывала чувств, она ничего не утаивала Урбена, посвящая его в девичьи секреты, когда говорила о Пьере. С первого её слова Урбен понял, что Софи всем сердцем полюбила юношу.
— Папа, когда я на балу повстречала Пьера, и даже не начала с ним говорить, то ничего хорошего я не могла сказать о нём, только похвалить его красивую улыбку. Пьер был хмурым и нелюдимым. А из-за того, что он пришёл на праздник с Дэвидом, так первое впечатление я бы не назвала хорошим. Но в разговоре Пьер открыл мне свою душу. Я поняла, что он человек, обладающий сердцем, желаниями, которые стоят выше земных. Ему чуждо лицемерие, зависть и алчность.
— Но недостатки всё же есть у твоего Геракла? — задорно спросил Урбен. — Ведь не бывает идеальных людей.
— Да полно, — ответила Софи. — Пьер создал иллюзию и в ней живёт. Он не видит реальности. Сегодня он захотел это изменить, но не знаю, получится ли это у Пьера или нет.
— А в какой такой иллюзии живёт Пьер? — полюбопытствовал он.
— Я потом расскажу тебе, это долгая история. Пока я хочу только двух вещей: чтобы Пьер поборол свой недуг, и чтобы ты, папа, вышел на свободу.
Урбен взял двумя руками свою голову, он смотрел на деревянный грязный стол.
— Софи, не трать своё время на меня, дурака. Я не дал тебе отцовской любви, предал двух близких людей. Ты только недавно узнала о моём существовании. Ты уже не девочка, а взрослая девушка, женщина. Затем тебе я — старик? Живи своей жизнью. Может быть, я попал за решётку неспроста, эта кара мне за прошлые грехи. Я уже смирился со своим положением.
Слова отца привели её в гнев. Софи звонко стукнула кулаком по столу. А затем встала и подошла к Урбену.
— Не смей говорить такие вещи. Ты мой отец, хоть мне сорок будет, и я буду мамой десяти детей — я тебя не забуду и не брошу. Не для того я мыкалась столько времени, оставила родной дом и стала жить у дяди, чтобы потом сказать: “На какой чёрт мне это далось?”.
— Не ругайся! — воскликнул Урбен. — Как не стыдно молодой девушки говорить такие слова!
Урбен строго посмотрел на дочь, но Софи было только это надо.
— Как приятно видеть прежнего Урбена Игаридье, — улыбнулась она. — Моего папу, а не старого фаталиста. Не переживай, ты получишь свободу, и мы начнём всё сначала, — Софи оглянулась на дверь, не подслушивает ли кто их разговор, и шепнула отцу на ухо. — Ради тебя я пожертвовала своей честью и совестью, так что не подводи меня.
Свидание подходило к концу. Софи попрощалась с отцом.
— Скоро увидимся на свободе, — сказала она.
Неподалёку от камеры её ждала Марлин. Софи думала, что они с матерью поедут домой. Но Марлин, ничего не говоря дочери, зашла в камеру. Только от надзорного Софи узнала, что её мама выпросила у начальника лишних полчаса.
Софи ждала мать возле камеры. Ей очень хотелось узнать, о чём же говорят её родители. Но она не обладала привычкой подслушивать. Но неё лишь долетали обрывки голосов, которые были смутны и непонятны.
Софи не вытерпела, она подошла к камере и приложила ухо к двери.
— Люди могут простить, но небеса не прощают. Наверху всё записано про меня, — говорил Урбен. — Я придумал себе, будто начал новая жизнь. И что дальше? Нигде нет мне покоя. Нечего было себя превозносить: такой прекрасный я человек, смог устроиться наконец-то в жизни, появилась крыша над головой, обрёл дочь.
— Урбен… — открыла рот Марлин, желая что-то сказать.
Но он не дал ей говорить.
— Сам виноват. Решил сделать доброе дело: сообщить стражам порядка о грабителях, орудующих в чужой квартире. В конце концов, за решёткой оказались не они, а я. Да к тому же обвинённым по самому страшному преступлению — убийству.