— Мама, давай не будем об это говорить, — поставила Анна руку прямо. — Я на мир смотрю немножко по-другому, нежели ты. А ты мне говорила, что каждый человек имеет право на свои взгляды. Ты может и чувствуешь присутствие Бога в своей жизни, а я нет. Милосердный, но справедливый и строгий Бог, каким его описывают в Библии, не позволил бы страдать невинным людям, не допустил бы тихой и счастливой старости до злодеев. Его слова о том, что грешники скоро получат по заслугам, не работают, почему ведь все крупные мерзавцы на самом деле счастливо и чаще всего с толстым кошельком доживают до последних дней? Если на них и свалится беда, то это исключение из правил. А разговоры про загробное наказание как-то не очень меня успокаивают. Вот ребёнок, а у Бога все люди дети, сделал что-то плохое: обманул, украл, побил или даже убил, значит ли это, что судить и перевоспитывать его должны лет в тридцать? Нет.
Все человеческие беды объясняются испытанием Бога, который послал человеку шанс показать свои лучшие и худшие стороны, или же наказанием за прошлые поступки. Но только какие грехи совершают маленькие дети, чтоб на них обязательно нужно было насылать страшные болезни, морить голодом или же заставлять работать от рассвета до заката наравне с взрослыми дядьками? Пустышки вечно портили в младенчестве? Говорят, что дети за грехи отцов страдают, а когда “весь мир лежит во зле”, то передача греха по наследству неизбежна, как передача по наследству, например, земли. Но как же другие слова, слова Иисуса “пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие”?
Так что, мама, — закончила Анна. — Я не могу пойти в это здание. Если бы Бог существовал, дети бы никогда не страдали, только взрослые люди. Грешники уже на Земле получали воздаяние, а мучения праведников хотя бы под старость кончались.
Мать не стала что-то доказывать дочери и вошла в церковь, где пробыла очень долго, молясь не только о благополучном исходе завтрашнего суда, но и будущем дочери.
Когда она села в карету, то сказала маме:
— Хочешь знать, почему я так сильно хочу найти Силестина Жаке и его помощников? Я хочу чтобы хоть кто-то получил наказание в этом мире. Скорее всего, ему всё равно, что с ним будет, если поймают. Однако же каждое преступление должно наказываться, как хороший поступок вознаграждаться. Скажешь, его понять можно, как-никак папа… — Анна замолчала, — отнял у него сына. Но понять можно всё и всех, даже бандитов и насильников, но простить нет. В Марселе и Орлеане я видела не одного человека, если можно ещё произнести это слово, у которых жестокость и зверство было в крови. Но никто не получил по заслугам и не получит. В том числе и я, — прозвучали последние слова Анны глухо, с заметными нотками самобичеванием.
Аннетт со смятением посмотрела на дочь: что она такое говорит? почему приравнивает себя к мерзавцам да убийцам? Но Анна не дала матери сказать хоть слово.
— Мама, а почему вы с папой назвали меня Аннетт? Ты же тоже Аннетт, — спросила она словно, перепрыгнула на другую тему. — Ведь сколько путаницы вызывают наши имена. Порой мы не знаем, к кому обращается собеседник: к тебе или ко мне.
Мама заметно повеселела, вспомнив свою маленькую дочку, но мрачность с лица не прошла.
— Мы с папой видели в тебе принцессу. Ты была для нас подарком с небес. Две твои старшие сестрёнки и брат умерли ещё в младенчестве, — Аннетт тяжело проглотила комок в горле, до сих пор она не могла вспоминать о трёх своих детях. — На тебя мы возлагали все свои надежды. Повитуха, когда увидела, воскликнула: “Вот крепышка! Да какая сильная-то!”. Вскоре уснув, ты напоминала спящую принцессу, а не маленького ребёнка. Мы решили дать тебе имя королев. А твой папа к тому же надеялся, что от меня к тебе перейдёт доброта и красота, — без смущения сказала Аннетт.
Анна поглядела в окно и точь сова произнесла:
— Вот и чувствовала я себя королевой. А монархи любят силой, а не добром решать свои проблемы.
Аннетт вновь потемнела лицом. Сегодня дочь её очень пугала.
— Анна, ты от меня ничего не скрываешь?
Анна повернулась к матери. Ей трудно было смотреть на эту Аннетт.
— Пора бы тебе узнать свою дочь.
***
В окно заглядывала большая луна. Луиза де Лоре в атласной ночнушке ложилась в постель. Луи не спал, он, оперевшись на левый локоть, думал о завтрашнем дне. Жена легка в постель и поцеловала мужа в щёку.
— Я знаю, что сейчас тебя тревожит. Наш сын Пьер, — проговорила Луиза. — Я знаю про вашу встречу.
Луи повернулся к супруге.
— Откуда? — ошарашенным голосом произнёс он.
— Услышала, как слуги перешёптывались. В доме, где много ртов, сложно сохранить тайну от одного человека.
Муж нежно прижал к себе жену.
— У нашего сына была очень тяжёлая жизнь, — Луиза вздрогнула, лицо её омрачилось страхом. — Но сейчас у него всё хорошо, есть работа, друзья, любимая девушка… семья. Пьер где-то выкопал себе нового отца.
Луиза облегчённо выдохнула: её единственный сыночек счастлив.
— Но вот нас простить он никак не смог, — сжав зубы, сказал Луи. — И никогда не простит. Он пошёл в твоего отца. Но только вместо настойчивости Филиппа ему досталось ослиное упрямство.
Жена погладила мужа по руке.
— Не сердись так на Пьера. Лучше радуйся, что он не пропал в каких-нибудь трущобах. А где он живёт? Я смогу видеть Пьера?
Луи грубо скривил рот.
— Да завтра ты может его увидеть. Он, понимаешь, из всех девушек Франции влюбился в Софи Дюшен! Не жалко ли ему своей репутации, ведь не портным Пьер стал!
Луиза прижалась поближе к мужу. Маркиз почувствовал, как тряслось тело супруги.
— Луи, если нашему сыну с ней хорошо. Пускай будет с Софи. Если он нас ненавидит, то мы оставим Пьера в покое, — проговорила сквозь слёзы Луиза.
***
С первыми лучами солнца здание суда было окружено дотошными журналистами и простыми людьми, интересующимися делом Алексиса де Ландро. Смерть маркиза де Ландро, отважного генерала, благодетеля и защитника обездоленный поразила многих. Все хотели знать, кто же совершил такое ужасающее злодеяние и за что. Семья де Ландро вместе с прокуратурой скрывала от общественности ход расследования, а также никому не сообщалось о письме, которое пришло к Аннетт де Ландро вместе с рукой её мужа. Однако благодаря настырным журналистам письмо, а затем и история о мальчишке Жюле Жаке всплывала наружу. Общество было поражено, узнав, какое преступление совершил всеми любимый Алексис де Ландро, а затем скрыл правду ото всех. Оно задавалось вопросом: почему де Ландро позволил памяти о молодой юноше, который спас ему жизнь, попасть в забвение, а предателя родины Поля Фуркада признать достойным воином, погибшим за свою страну? Многие почитатели маркиза де Ландро отвернулись от своего кумира, узнав о его прошлом. Но большинство поклонников осталось верны генералу де Ландро, ведь многих просто бы не было на этом свете, если бы не Алексис.
Суд над подозреваемым в убийстве давал толпе ещё больше вопросов. Почему обвинили обычного воришку, если в письме отчётливо было написано про месть за убитого сына? Если письмо было отвлекающим манёвром, то откуда простой мужик мог знать о прошлом генерала де Ландро? Общественность раскололась на два лагеря: одни считали Игаридье коварным преступником, другие же говорили о подлой подставе невинного человека.
Суд проходил открытым, однако пустить всех небезразличных было невозможно — здания суда их просто бы не вместило. Все места в основном заняли родными, друзьями да знакомыми покойного де Ландро и подсудимого.
Анна с мамой прибыла к зданию судейства почти одновременно с семьёй Софи. Журналисты тут же окружили женщин и девушек и начали задавать им самые больные вопросы, записывая ответы и реакцию на вопросы в тетради. Аннетт с дочерью держались величественно и непринуждённо, они привыкли уже к журналистам. У Леонтины также была на лице написана невозмутимость. А вот Марлин с Софи растерялись, они отвечали невпопад, терялись и забывались. Марлин попросила репортёров оставить их в покое, но журналистов становилось ещё больше. С трудом им удалось скрыться в здании.