Он забрался на крышу и прицелился. Возле склада стояли три солдата, которые о чём-то беседовали и ходили вперёд-назад. Их ходьба никак не давала Пьеру сосредоточиться. “Ну остановись же!” — захотел он крикнуть им. Но крик прозвучал не с крыши.
— Наверху бунтовщик!
Солдаты открыли огонь, Пьер вынужден был бежать, прикрывая голову. Но вражеское подкрепление появилось раньше, чем мог представить он. Его дожидались солдаты на чердаке. Пока одни пытались убить повстанца, другие проникли в дом. Пьеру пришлось опустить ружьё.
Время для него летело быстрее света. Заломленные руки, крики солдат, ружьё возле виска, плач детей, которых он только что видел, бывший офицер… Командир баррикады прятал под пиджаком револьвер, готовый вот-вот применить против врага, спасая товарища, но Пьер слабо мотнул головой — не надо. Лица людей, их голоса, очертания домой проносилось так быстро, что он ничего не помнил.
27 июля. Девять часов вечера
Пьер стоял привязанный к столбу. Тугие верёвки крепко окутывали его руки и ноги. Солдаты, радуясь победе, выстроились полукругом возле него. Маленькая площадь, где был Пьер, хорошо охранялась — мятежники не смогли бы устроить бой. Собралась толпа из мирных жителей.
— Решил против своей же доблестной армии пойти? Ну-ну, — расхохотался один. — Ты ответишь за наших погибших товарищей от рук твоих же мародёров.
На Пьера было выставлено несколько ружей. Из-за крепких верёвок он не мог пошевелить даже пальцами. Невольно у него возникли перед глазами старинные фрески с изображением инквизиции и сожжением еретиком. Он чувствовал себя не лучше тех ведьм и колдунов, которых вместо пули ждал огонь. “Смерть пришла”, — вздохнул он. Толпа собралась пёстрая. Кто-то подбадривал солдат, кто-то хотел броситься и перегрызть им глотки, а кто-то просто смотрел на Пьера из-за страха или любопытства. В толпе он разглядел Ричарда, Анну и командира. Оружие было при них.
Пьер мотнул им головой и тихо прошептал, надеясь, чтобы они прочли его слова по губам: “Уходите. Не вмешивайтесь. Мой бой окончен”.
Офицер, глава отряда, выступил вперёд.
— Твоё имя.
Пьер молчал.
— Отвечай. Мы должны знать имя преступника, перед тем, как лишим его жизни. Или ты может надеешься на внезапную помощь других бунтовщиков? Не выйдет.
Но Пьер ни на что не надеялся. Он не знал, какое ему имя называть. Сейчас придёт его смерть. Большую часть своей недолгой жизни он ходил Уэйтом Барре. Даже когда открылась правда, Пьер продолжать зваться Уэйтом. Он представлялся людям, учился в университете, открывал магазин Уэйтом. Для студенческих приятелей, которые знали его приёмного отца и Дэвида Басса, Уэйт было именем, а Пьер — всего лишь странным прозвищем, которым два человека почему-то наградили его. Он дважды приносил присягу — по делам Виперана и Омбредье — и клялся не лгать именем Уэйта Барре.
Пьер взглянул ещё раз на своё состояние и усмехнулся: “Я не только привязан как еретик, но жил всю жизнь еретиком. Что ж, вот и погибну вероотступником. Но никак не беглецом.”
— Моё имя Пьер Лоре! — заявил громко он.
Юлюканье солдат на мгновение замерло, кто-то опустил ружья.
— Лоре? Сын того самого Лоре? — зашептались они.
— Да не может быть! — закричал офицер. — Он лет тринадцать назад как исчез с лица земли!
— Я Пьер Лоре.
— Ты не врёшь? Ты сын Луи и Луизы де Лоре? — переспросил офицер.
— Да.
— Ты Пьер де Лоре?
— Нет. Я Пьер Лоре.
Хохот солдат оглушил площадь. Они покатывались наземь от смеха — сын маркиза живёт и сражается как смерд. На Пьера печальными глазами смотрели друзья, он попрощался мысленно с ними.
Офицер поднял ствол ружья и крикнул в толпу.
— Всем разойтись! Я стреляю!
Пьер закрыл глаза. Спусковой крючок был нажат. Пуля полетела в Пьера.
Она пронеслась мимо и угодила в стену. За ней последовал шквал выстрелов, но ни один не ранил Пьера. Офицер забавлялся, играясь с жертвой. Насмешливо опуская ружьё, он велел отвязать Пьера от столба и положил в военный дилижанс. Люди с жалостью смотрели на Пьера, но ему не нужна была их жалость, он хотел, чтобы друзья не вздумали его освободить, навлекая на себя арест. Люди лихорадочно мелькали перед глазами. Впереди толпы, возле Анны и Ричарда, стоял Экене.
Кровь хлынула в голову, дыханье взбушевалось. Пьер смотрел на Экене, но не мог понять, Экене это ли кто-то другой. Слишком невообразимым было его пришествие. Пьер он стал отбиваться. Ему захотелось вырваться. Лицо Экене вернуло в Пьера жизнь.
Его грубо толкнули в карету и повезли. В карете сидел офицер.
— Что, думал, убьём? — захихикал он. — Нет, ваше превосходительство, если бы мы публично убили безоружного без суда и следствия, то на нашей службе был поставлен крест. Хотя надо было тебя прикончить. Ты простое отрепье, а твои друзья сброд. Но ты поступил мудро, рассказал всем, кто твои мамаша и папаша. Что ж, — усмехнулся офицер и выглянул в окно. — В подвале тюрьмы не окажешься, придётся в подвал ратушы заточить. Как-никак мой служебный долг охранять тебя, маркиз.
Карета остановилась у ратуши, силком связанного Пьера вытащили из неё и забросили в подвал мэрии.
— Будешь сидеть здесь, пока за тобой де Лоре не пришли, только им тебя отдадим.
Пьер хмыкнул. “Решил попрощаться с жизнью, теперь сижу в самой ратуше и жду помощи от тех, кого видеть не хочу. Лучше бы меня расстреляли”.
Пьер лёг на пол. Никакой постели не было, только стояло два горшка — для воды и отходов. “И повоевать я не смог. Защитник, называется. Всё валится из рук. Я проклят”, — вспыхнул он. Пьер глубоко задумался. Тёмные стены давили на него, но больше делать, кроме как мыслить, было нельзя.
Кто же меня мог проклянуть? – задавался он вопросом — Гаапи, враги деда, недруги отца?
Экене.
Пьер вспомнил слова брата, когда тот чуть не убил его: “Будь ты проклят, Пьер Лоре!”. Пьер покачал головой. “Нет, я до этих слов был ходячим несчастьем. Смерть тёти тому доказательство. Люцифер, явившийся мне, тому доказательство”.
Годы шли, но человек не забыл давнюю встречу с Люцифером, которая, скорее всего, была простым сном.
“Я в те времена спорил, что не грешник, и мне нечего стоять возле тебя”, — усмехнулся Пьер и заговорил, обращаясь к давнему знакомому.
— Много ценного ты тогда мне рассказал, но я не думал даже прислушиваться к твоим словам. Ты прав оказался. Люди не чудовища. Взять тех солдат, кто они на самом деле? Сыновья, мужья, отцы. Нет, люди не чудовища. Я заблуждался. И не ангелы, ты прав. Мы лишь люди.
Жаль, тогда тебя не слышал. Ты пытался меня предупредить, показывал, что может стать с моими близкими. Будь у меня глаза и уши, я понял, что ты хотел донести. Марани, Ноуза, Тейю, Мейкна остались бы живы. Ты во всём оказался прав.
Пьер закрыл глаза, но уснуть так и не смог.
28 июля. Восемь часов утра.
Утром выстрелы звучали сильнее. К нему забегал солдат, проверить его, вид солдата был пугающим.
— Недолго вам осталось сражаться, победа будет за нами, — улыбнулся Пьер.
Ему оставалось только гадать по выстрелам снаружи и беготне людей над ним, что сейчас происходит. Темнота сковывала тело, но он радовался. Радовался тому, что восстание не сломлено.
Так продолжалось несколько часов. Выстрелы и шаги не затихали
28 июля. Полдень.
Шаги становились сильнее. Внезапно дверь распахнулась. В Пьера ударил яркий дневной свет. Перед ним, зажмурившимся от яркого света, предстал командир баррикады, вместе с ним была его товарищи — другие командиры. Бывшие офицеры сурово посматривали на пленника. Рядом стояла большая собака.
— Выходи. Свободен. Ратуша скоро станет нашей! — воскликнули они.
Восторг наполнил Пьера.
— Хвала небесам! — воскликнул он.
Пьер рванулся к товарищам, но знакомый ему офицер знаком руки остановил его.
— Не так быстро, — нахмурился офицер. — Ты — маркиз. Ты — наш враг. Мы сохраним тебе жизнь. Более того — мы позволим тебе вернутся в наши ряды, если ты докажешь нам, что ты отрёкся от удела своих родителей и долга маркиза.