– А если припугнуть?
«Ай да дипломник педвуза!»
– У вас практикуются пытки? Или есть яма с голодными тиграми? Ладно-ладно, шучу, – потрепал он по спине покрасневшего лейтенанта.
И в третий раз сел за аппарат спецсвязи. По счастью, Знаменский оказался на месте.
– Про субботу помнишь? – заорал в трубку. – Смотри, мать обидится!.. Что?.. Иван Калищенко?.. Н-нет, Саша, такой по делу не проходил и никем не поминался.
– Меня, понимаешь, совпадение настораживает. Появляется Калищенко, Багров делается сам не свой, выдумывает историю насчет кражи и с комфортом уезжает из колонии. И бежит. Причем сам Калищенко Багрова безусловно не переваривает и о жене его отзывается с каким-то ядом. Словом, насолить ему он бы не отказался.
– Раз земляк, привез какие-то вести с родины, – уверенно сказал Знаменский.
– Мог и выдумать, он такой.
– Да?.. Саша, тут что-то с женой Багрова. Ради нее он способен на любые дикости.
– Так ли? Когда предложили свидание раньше срока – не сморгнул.
– Это неважно, это поза! Например, мне ругал ее на все корки. Я почти поверил. Только потом понял, что там что-то сложное, роковые страсти-мордасти.
– И что может быть с женой? Заболела? Отказалась от свидания?
– Не знаю.
– Ну что ж, пожелай мне тогда счастливого пути в Еловск.
С этого разговора начало в Томине нарастать смутное беспокойство. Он даже подумал о самолете (хотя убежден был, что в любом случае опередит Багрова), но погода завернула нелетная.
…И опять он спал в купе, смотрел в окно, доедал со дна сумки дорожные припасы.
Поезд, сначала полупустой, постепенно заселялся. Где-то плакал грудной ребенок. За стенкой азартно забивали козла. Дюжий буфетчик из вагона-ресторана развозил кефир и конфеты; потом собирал бутылки. Все это не мешало. Но ни есть, ни спать уже решительно не хотелось. Томин амнистировал «Робинзона Крузо», пробежал десяток страниц и отложил. Было неспокойно и скучно. Он уже жалел, что проинструктированная начальником станции проводница так долго охраняет его от попутчиков.
О Багрове думать-гадать бесполезно, нужна свежая информация. Он решил подумать о субботе; сочинить нестандартный тост. За этим занятием его таки сморило, и как раз тогда явились попутчики. Набилась в вагон компания туристов с рюкзаками, лыжами и прочим снаряжением. На долю Томина достались два парня и некрасивая девица в очках.
Когда он открыл глаза вторично, парней оказалось уже трое, и девушки (обе новенькие и смешливые) резали на газете батон.
«Либо ходят друг к другу в гости, либо размножаются почкованием. Второе, конечно, забавней, но купе не резиновое».
Он умостился поудобней в своем уголке. Забренчали на гитаре, завелись петь, бросили, переключились на анекдоты. Забулькало в стаканах, запахло пивом. Песни были известные, анекдоты тоже.
«Вернемся к тосту, концовка еще не дотянута».
Через несколько минут он уловил, что речь шла о нем:
– Да он и не спит. Он просто меланхолик.
– У него сварливая теща и куча детей…
– Ребята, перестаньте.
– А собственно, почему? Битых два часа человек сидит как истукан. Не ест, не пьет и не веселится. Это неестественно.
– А может, он просто стеснительный?
– Сейчас я выясню! – произнес задорный девичий голосок.
Томина дернули за рукав, и он отозвался притворно-сонливым тоном:
– Я вас слушаю.
– Скажите, вы всегда такой… м-м… унылый?
– Я очень мрачен от природы. Кроме того, без малого два дня я толок воду в ступе. Не пробовали? Жуткое занятие.
– А куда вы едете?
Девушка была смугленькая, с ямочками на щеках. Ладно, давай поболтаем.
– В маленький далекий городок.
– Там вы тоже будете толочь воду в ступе? – ямочки стали глубже.
– Не исключено.
– Мне вас искренне жаль… Хотите бутерброд с сыром?
– Кажется, нет.
– А с колбасой?
– Спасибо, еще меньше.
– Ко всему прочему вы еще и вегетарианец? – вмешался сидевший рядом парень с гитарой.
Вместо ответа Томин тронул пальцем струну:
– Слышишь звук? Подтянуть надо.
– Может, споем? – улыбнулся тот насмешливо.
Томин забрал гитару, тщательно настроил. И сыграл «Чижика-пыжика».
– Ничего смешного. Подчас это сложнейший вопрос – где был Чижик-пыжик такого-то числа в такое-то время…
Он коротко задумался: в субботу непременно заставят петь. Надо хоть вспомнить, как это делается.
Он взял несколько аккордов и запел – ребятам не знакомое, потому что свое: про часы, которые шли, опережая время, и очень этим гордились; потом про то, как за Полярным кругом решили строить арбузолитейный цех… Тексты у Томина были юмористические, подтекст грустный и вольнодумный, мелодии запоминающиеся.
(Пора тогда стояла на редкость гитарная. Все пели, многие сочиняли, кто во что горазд. У Томина получалось недурно, а по мнению друзей, лучше всех).
На развилке шоссе чернел столбик с указателем: «Еловск – 12 км».
Возле него затормозил и остановился грузовик, в кабине которого сидел заросший исхудалый Багров.
– Все, браток, дальше не по пути, – сказал молодой шофер.
– Подбрось меня, парень, – с надрывом попросил Багров. – Хоть полдороги. Спешу.
Шофер хмыкнул.
– Все спешат. Время – деньги. А у тебя, похоже, ни того, ни другого.
Он дотянулся через пассажира до дверцы, открыл ее приглашающим жестом.
Багров не двинулся.
– Устал я. Тебе во сне не приснится, как я устал!
– Какая-нибудь попутка прихватит, – беспечно обнадежил парень. – Подождешь – не пропадешь!
Под тяжелым взглядом Багрова он осекся, насторожился. Густело молчание. Только щетки поскрипывали по стеклу. Парень инстинктивно подобрался, готовый к любой неожиданности.
Двенадцать километров. По сравнению с преодоленным расстоянием – такая ничтожная малость. Но их надо пройти на обмороженных ногах. Да еще скрытно, хоронясь и от встречных и от попутных. Двенадцать километров. Двенадцать километров. Если бы этот сосунок мог понять…
– Ну ладно. Пусть будет спасибо, – Багров заставил измученное тело пошевелиться, сполз на землю.