— Браво! — воскликнул полковник Жарре дю Плесси. — Наш маленький коммунист понемногу приручается.
Полковник обернулся к Жербье и сказал:
— Поздравляю вас, мосье, это ваше влияние.
— Я думаю, что это скорее влияние шоколада, — ответил Жербье.
Несколько часов спустя, когда все заснули, Жербье сказал Легрэну:
— Ты выбрал не самое удачное время для того, чтобы люди начали обсуждать твой аппетит.
— Я подумал... подумал, что я мог бы скоро прислать ему что-нибудь с воли... — пробормотал юноша.
— Им могла прийти в голову та же самая мысль. Никогда не нужно считать, что люди глупее тебя, — сказал Жербье.
Они замолчали. Потом Легрэн смиренно спросил:
— Вы на меня не сердитесь, мосье Жербье?
— Да нет же, хватит об этом, — сказал Жербье.
— Тогда расскажите мне, пожалуйста, как все произойдет после того, как погаснет свет, — попросил Легрэн.
— Я тебе уже подробно все объяснял — и вчера, и позавчера, — сказал Жербье.
— Если вы не будете мне повторять снова и снова, — сказал Легрэн, — я не смогу в это поверить, я просто не засну... Нет, правда у нас будет машина?
— Да, с газогенератором, — сказал Жербье. — И я думаю, что на ней приедет Гийом.
— Бывший сержант Иностранного легиона? Которому сам черт не брат? По прозвищу Бизон? — зашептал Легрэн.
— В машине будет одежда, — продолжал Жербье. — Нас отвезут в дом одного кюре. А там будет видно.
— И друзья из Сопротивления снабдят нас фальшивыми документами? — спросил Легрэн.
— И продовольственными карточками.
— И вы познакомите меня с коммунистами, мосье Жербье? И я буду работать с ними в Сопротивлении?
— Обещаю тебе.
— Но мы с вами все равно будем видеться, мосье Жербье?
— Если ты станешь связным.
— Я хочу им стать, — сказал Легрэн.
И все последующие ночи Легрэн каждый раз просил:
— Расскажите мне про Гийома Бизона и обо всем остальном; ну, пожалуйста, мосье Жербье.
■
Купив очередную пачку сигарет, Жербье обнаружил в ней листок тонкой бумаги. Он заперся в уборной, внимательно прочел сообщение и сжег его. Потом, как обычно, обошел лагерь кругом, вдоль рядов колючей проволоки. Под вечер он сказал Легрэну:
— Все в порядке. Мы отправляемся в субботу.
— Через четыре дня, — пробормотал Легрэн.
Кровь отхлынула от его впалых щек, потом густо окрасила их румянцем и опять отлила. Он привалился к Жербье:
— Простите... У меня кружится голова. Это от счастья.
Жербье осторожно уложил его на траву. Он видел, что за последнюю неделю юноша заметно сдал. Лицо у него словно уменьшилось, а глаза стали огромными. Нос заострился и торчал, точно рыбья кость. Кадык выпирал еще больше, чем прежде.
— Ты должен успокоиться, — строго сказал Жербье, — и не выдавать своих чувств. К. субботе ты должен поправиться. Как-никак нам предстоит пройти пять километров. Будешь съедать мою порцию похлебки, слышишь?
— Хорошо, мосье Жербье.
— И ты мало спишь. Завтра пойдешь к врачу и попросишь снотворного.
— Хорошо, мосье Жербье.
Наутро Легрэн ушел из барака раньше обычного, Жербье проводил его до порога.
— Еще три ночи здесь и потом — машина Бизона, — сказал Легрэн.
Он убежал. Жербье смотрел ему вслед и думал: «Молодой, выдержит».
За обедом Жербье протянул Легрэну свой котелок. Но тот покачал головой.
— Я знаю, мы договорились, но я не могу, меня тошнит, — сказал он.
— Тогда возьми мой хлеб, — сказал Жербье, — съешь его на работе.
Легрэн сунул серый ломоть в карман куртки. Движения у него были вялые, лицо тупое.
— Ты неважно выглядишь, — заметил Жербье.
Легрэн не ответил и отправился на электростанцию. Вечером он даже не попросил Жербье рассказывать ему про Бизона и прочие чудеса.
— Ты принял снотворное? — спросил Жербье.
— Принял. Думаю, я быстро засну, — сказал Легрэн.
В четверг его поведение сделалось еще более странным. Он не стал завтракать, а вечером в бараке, дожидаясь отбоя, он вместо того, чтобы поговорить с Жербье, сел смотреть, как играют в домино. Уснул он, казалось, мгновенно.