Я поворачиваюсь в гамаке лицом к стене. А может, оно того и не стоит? Может, замужество и есть мой путь на волю? Но здесь я понимаю суть игры, знаю правила, которые сохраняют мне жизнь. После прощания с «Девой» игра не закончится, лишь изменится, и как мне тогда оставаться в безопасности?
А если мне просто сбежать?
Ну, вообще-то дезертирство сродни бунту, так что за мной будут охотиться до самой смерти.
4
Из неспокойного сна меня выдергивает резкое раскачивание гамака. Шторм усиливается, и я слышу над головой крики матросов, старающихся справиться с кораблем.
Я зажмуриваюсь, мечтая о том мгновении, когда все закончится. Отцовские правила просты. Мне не разрешается покидать каюту ночью ни при каких обстоятельствах, и всякий раз, когда буря разражается в то время, как я сплю, мне страшно оттого, что судно затонет вместе со мной, пойманной в западню и беспомощной под палубой.
Но пока я лежу, полная решимости не обращать ни на что внимания, ветер доносит иной звук. Звон стали о сталь. Сев как по команде «смирно», я прислушиваюсь и после минутного сомнения набрасываю на себя одежду, хватаю нож и спешу на палубу.
Еще одно строгое правило отца заключается в том, что во время выполнения королевских поручений я обязана оставаться в каюте. Для моей же безопасности. Однако ни о каких поручениях я не слышала, поэтому вольна предполагать, что на нас напали, чего никогда прежде не случалось. Представить себе не могу, кто осмелится атаковать Гадюку, и ни за что не останусь в каюте, когда мой корабль нуждается в защите. Да и чисто технически я не ослушиваюсь отца, поскольку он никогда не уточнял, что именно я должна делать при подобном сценарии. И вовсе не потому, будто мне хочется, чтобы он меня увидел.
Меня встречает хаос. Другое судно стоит вдоль нашего борта, абордажные крюки не позволяют ему уйти, а отец и Змеи обрушиваются на его экипаж. Моя ошибка очевидна. Почему-то никто не сообщил мне об этом поручении, однако нельзя отрицать, что атакуем как раз мы.
Меня здесь не должно быть.
Проливной дождь мешает пробиться свету луны, и нас так дико качает, что я едва сохраняю равновесие, однако те, кто вовлечен в сражение, ничего не замечают.
Отец на шканцах одновременно бьется с тремя противниками, легко отражая саблей их удары. Он возвышается над ними, его лысая голова сверкает даже в такую черную ночь. Никогда еще он не выглядел столь живым. Он играет с этими беднягами, позволяя им поверить в то, что у них еще есть шанс, и не успеваю я отвести взгляда, как он мастерски и жестоко разделывается с ними.
Клив пригвожден к грот-мачте, он безоружен, его враг поднимает меч для последнего удара. Однако Клив не намерен сдаваться без боя, наклоняется вперед и зубами вырывает клок плоти из горла обидчика. Кровь брызжет с такой силой, что почти достает до меня. Потрясенная подобной дикостью, я отскакиваю. Я не хочу быть рядом с Кливом, а если отец застукает непутевую дочку здесь, меня может ждать схожая судьба. Я уже собираюсь нырнуть обратно под палубу, когда при всполохе молнии замечаю, как из груды ящиков на меня таращатся два широко распахнутых глаза. Тоби. Что он тут делает? Волны выплескиваются на палубу, смешиваются с кровью и делают ее скользкой. Я с трудом сохраняю вертикальное положение, пока бегу по ней туда, где прячется Тоби. Присев на корточки, протягиваю ему руку.
– Идем со мной, – зову я, стараясь перекричать бурю.
Он трясет головой, слишком напуганный, чтобы пошевельнуться.
– Все будет в порядке, – говорю я. – Обещаю.
Мгновение мне кажется, что он останется, примерзший к месту, но тут он тянется к моей руке, и мне удается вызволить его из этого тайника. Мы бежим к люку, и я закрываю паренька от творящейся вокруг нас резни своим телом. Тоби юркает под палубу, и я уже собираюсь последовать за ним по лестнице, когда кто-то хватает меня сзади. Сильные, незнакомые руки тащат меня назад, и я брыкаюсь и извиваюсь, пытаясь освободиться из железных тисков моего противника. Под таким углом мне не хватает рычага, чтобы вырваться, однако нож все еще у меня в руке, и я, изловчившись, полосую артерию на его предплечье.
Он моментально отпускает меня, и я оборачиваюсь, чтобы оказаться к нему лицом. Я обнаруживаю, что смотрю ему в пояс, поднимаю взгляд и с трудом сглатываю. Передо мной – один из самых высоченных мужиков, которых мне когда-либо доводилось видеть. Буруны мышц тверды, как камень. Кровь течет там, куда я попала, сбегает по руке и капает с кончиков пальцев на палубу, однако полученная рана ничуть его не беспокоит. Он просто рассержен.