— В Штатах специальная комиссия при президенте подсчитала, что в две тысячи десятом году на земле будут жить тридцать миллиардов человек. Неплохо, а? — объявил Александр Григорьевич, подбрасывая тему для общей застольной дискуссии.
— А сейчас сколько? — спросила Нина.
— Четыре с половиной миллиарда.
— Интересно, чем эти тридцать миллиардов прокормятся? — усмехнулась Мария Петровна.
— Морскими водорослями — не то всерьез, не то иронизируя ответил Александр Григорьевич.
— Есть пострашней проблема — на всех лекарств и вакцин не наберешься, — выступила Нина от лица медицинского сословия. — При такой скученности эпидемии будут охватывать весь мир, как пожар.
— Пандемии, ты хочешь сказать, — поправил отец.
— А я вот думаю, — тихим голосом вошла в разговор Анастасия Дмитриевна, — сохранится ли уважение между людьми, если их будет так много, что и в чистом поле не протолкнешься…
— Конечно, сохранится! — выпалила Нина. — Если люди будут читать хорошие книги, смотреть хорошие телефильмы…
— Стоп-стоп-стоп? — оборвал дочь Александр Григорьевич и даже сделал ей открытой ладонью знак помолчать. — Вы высказали очень интересную мысль, Анастасия Дмитриевна. Прошу вас, продолжайте.
Стянув брови к переносице, он внимательнейше взирал на бабушку. Александр Григорьевич, завотделом литературного журнала, высоко ценил общие соображения о жизни, высказываемые пожилыми людьми без вузовского диплома, считая их слова выражением здоровой народной мудрости. Другое дело, если бы речь шла, например, о причинах казни Дантона или принципах работы лазера — тут бы Александр Григорьевич отнесся к мнению бабушки скептически…
— Вот в деревне дальней, — развила свою мысль Анастасия Дмитриевна, довольная уважительным вниманием к ее словам, — там идет приезжий человек по улице, с ним здороваются знакомые и незнакомые, потому что людей мало, каждый новый человек — событие.
— Совершенно верно! — подхватила Мария Петровна. — А на эскалаторе в метро незнакомые люди здороваются? Смешно и помыслить. Реки незнакомых между собою людей! А тридцать миллиардов — это вообще кошмар, океан людей. Если бы золота было на земле столько же, сколько простого песка, цена золоту была бы копейка кило.
— То есть ты, Машенька, хочешь сказать, что чем больше людей, тем меньше они ценят друг друга? Инфляция человеческой ценности? Правильно я тебя понял? — уточнял Александр Григорьевич.
— Я этого не утверждаю, а опасаюсь, — сказала Мария Петровна, отходя к мойке и принимаясь за посуду.
— А может, Ниночка права, — задумчиво сказала Анастасия Дмитриевна, и Александр Григорьевич опять со вниманием на нее уставился. — Вовсе, может, и не в количестве людей дело, а какое у них сердце. В семье вон как бывает — не миллиард, а всего трое живут и то друг друга не жалеют.
— Правильно! — подхватил Александр Григорьевич. — Воспитание добрых чувств! И вообще лично я считаю, — он обмакнул сушку в чай, — что эта самая президентская комиссия наговорила ерунду. Не будет никаких тридцати миллиардов.
— Война, Саша? — не отворачиваясь от мойки, спросила Мария Петровна.
— Избави бог! Просто даже самые невежественные люди поймут, что нельзя размножаться до бесконечности. Даже мыши перестают размножаться, если в данном ареале обитания их становится больше какой-то определенной нормы. А мы все-таки не мыши, а гомо и до некоторой степени даже сапиенс. Нинка, ты ведь не будешь размножаться до бесконечности? Дай слово!
— Не говори, папа, глупости…
— Вот, пожалуйста, к вопросу об уважении к ближнему!
Однажды, когда бабушка Анастасия с Митькой вышли во двор гулять, малыш остановился как вкопанный, растопырив глаза. Плотный, грузный старик поливал из черного резинового шланга цветочный газон под окном.
— Ну, что, помощник пришел? — спросил старик. — Помоги дедушке. — И он вложил в руки растерявшемуся Митьке шланг. Пришлось, конечно, держась за Митькины кулачки, самому дедушке орудовать шлангом, но при этом старик одобрительно приговаривал:
— Ну, молодец, мальчик! Теперь у нас тут с тобой такие цветы вырастут!
Так Анастасия Дмитриевна познакомилась с одиноким вдовцом, владельцем однокомнатной квартиры на первом этаже Степаном Тимофеичем, и установилось между ними взаимопонимание, а потом и дружба. Говорили они про давление, про ишимию, радикулит, делились опытом борьбы с недугами и прониклись взаимной симпатией.
— А вы вообще-то откуда знаете, что у вас давление? — спросил как-то во дворе на скамейке Степан Тимофеевич.
— Чувствую.
— Чувства обманчивы. Пойдемте ко мне — я вам померяю, а вы мне.
— Я не умею, — сказала Анастасия Дмитриевна и покраснела от того, что мужчина пригласил ее в гости.
— Пойдемте, пойдемте, я вас научу.
Дома Степан Тимофеевич достал из шкафа длинный пластмассовый пенал с аппаратом Рива-Рочи, фонендоскоп и предложил:
— Но только вот что, давайте не просто будем мерить, а сыграем со счетом, а?
— Это зачем же?
— «Что наша жизнь? Игра!» — пропел Степан Тимофеевич басом и закашлялся. Уняв кашель, развил мысль: — Игру надо находить повсюду, особенно в нашем возрасте, когда развлечений уже маловато. Так вот, объясняю правила игры. — У кого давление выше, тот, значит, проиграл и платит штраф по копейке за очко тому, у кого меньше.
— Ну, это несправедливо, — возразила, улыбаясь, Анастасия Петровна. — Мало беды, что давление поднялось, так еще плати. Нет, надо наоборот — у кого меньше цифры, тот платит более больному — на раунатин.
— Нет, нет, нет, — уперся Степан Тимофеевич. — это будет не игра, а какая то жалкая благотворительность! Именно штрафовать за гипертонию, чтобы лучше следил человек за своим здоровьем. Так, внимание, на старт! Сначала я вам, уважаемая Анастасия Дмитриевна! Снимайте вашу кофточку.
— Ну, вы выдумщик, Степан Тимофеевич! — сказала Анастасия Дмитриевна и заголила руку, сдвинув вверх рукав кофты.
— Можете перейти на ты и называть меня Степа, — сказал старик, начиная фукать грушей. — Померить друг другу давление в нашем возрасте все равно, что в молодости, сами понимаете…
— Выпить на брудершафт, — подсказала Анастасия Дмитриевна.
— Вот именно. У вас, милейшая, сто девяносто на сто десять. Боюсь, что с вас причитается. Ну, теперь вы мне. Значит, когда краник откроете, услышите тук-тук-тук. Так вот первый тук — это верх, а последний — низ. Усвоили?
Он снял пиджак, повесил его на стул и закатал рукав ковбойки Анастасия Дмитриевна с помощью Степана Тимофеевича обмотала ему руку черным прорезиненным манжетом, застегнула на крючок. Он помог ей приладить к ушам фонендоскоп и приложить мембрану к его руке у локтя.
— Ну, дальше сама! Поехали! — благословил Степан Тимофеевич.
У него оказалось сто шестьдесят на девяносто пять.
— Так, гражданка Тася! С вас сорок пять копеек. Если такое безобразие будет продолжаться десять дней, как раз наберется на пузырек столичной, и я сопьюсь. Так что лучше лечитесь, если вам моя жизнь дорога.
Он встал, принес две белые таблетки и две рюмки с водой. Анастасия Дмитриевна подозрительно понюхала рюмку.
— Ну, по таблеточке адельфана — за здоровье прекрасных дам! — провозгласил старик. — Можно даже чокнуться. Понеслись!
Они проглотили по таблетке.
— После выпивки полагаются танцы, если память мне не изменяет. Прошу вас! — сказал раздухарившийся, неугомонный Степан Тимофеевич.
— Ну, что вы, Степан Тимофеевич, какие там танцы?
Во-первых, я Степа — вы забыли? А во-вторых, для тонуса немного можно и даже нужно.
Он склонился перед нею в почтительном поклоне, но в то же время довольно решительно потянул ее за локоть со стула. Анастасия Дмитриевна подчинилась. Не отпуская одной рукой партнершу, старик другой дотянулся до трехпрограммного приемника «Аврора» и нажал какую-то кнопочку. Послышался довольный голос диктора: — «…завершили безотвальную вспашку на четыре дня раньше графика…»