Побег
Побег
Пожалуй, следует отбросить также целую традицию, внушающую нам, будто знание может существовать лишь там, где приостановлены отношения власти, и развиваться лишь вне предписаний, требований и интересов власти. Вероятно, следует отказаться от уверенности, что власть порождает безумие и что (следуя той же логике) нельзя стать ученым, не отказавшись от власти. Скорее, надо признать, что власть производит знание (и не просто потому, что поощряет его, ибо оно ей служит, или применяет его, поскольку оно полезно); что власть и знание непосредственно предполагают друг друга; что нет ни отношения власти без соответствующего образования области знания, ни знания, которое не предполагает и вместе с тем не образует отношений власти. Следовательно, отношения "власть-знание" не следует анализировать на основании познающего субъекта, свободного или не свободного по отношению к системе власти; напротив, следует исходить из того, что познающий субъект, познаваемые объекты и модальности познания представляют собой проявления этих фундаментальных импликаций отношения "власть-знание" и их исторических трансформаций. Словом, полезное для власти или противящееся ей знание производится не деятельностью познающего субъекта, но властью-знанием, процессами и борьбой, пронизывающими и образующими это отношение, которое определяет формы и возможные области знания.
Мишель Фуко, «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы»
24 мая
7:00
Подъём.
Одновременно во всех камерах паноптикона включается яркий электрический свет.
По привычке я просыпаюсь на две-три минуты раньше и заранее прикрываю глаза рукой. По зрачкам 75 Ватт бьют больно.
Играет Бах - «Английский» концерт для клавесина с оркестром в ре-миноре. Музыку включают один раз, утром. Тюрьма является экспериментальным проектом и была открыта недавно. Музыку ввели полгода спустя, когда резко возрос процент сходящих с ума заключённых. Удивительно, но она помогает человеку сохранять психическое здоровье в этих условиях.
У тебя есть минута на то, чтобы заправить постель, надеть тапки и подойти к решётке камеры. Но сегодня я этого делать не буду.
Я совершу побег.
За два года, проведённых здесь, я перебрал в голове все способы, от банального подкопа до симуляции отравления. И ни один из них не выдерживал критики со стороны жесточайшей дисциплины этой системы.
Само по себе здание тюрьмы просто на вид. Круглое в фундаменте, двадцать пять уровней высотой. Камеры заключённых расположены непрерывной цепочкой по длине окружности здания, образуя величественное подобие пчелиных сот. Утончённый образец архитектурной мысли. В центре, на пустом пространстве - башня обозрения. Уходящий к потолку минарет, ось этой проклятой дхармачакры. Видеокамеры, охранники с биноклями - никто не знает, каким образом ведётся наблюдение. Единственное, о чём мы должны знать - постоянное присутствие чужого взгляда. Заключённые ощущают его, даже если в башне никого нет. Идеальная система заточения, в которой разум преступника сам создаёт иллюзию надзора. Власти не нужно день и ночь стоять с палкой наготове, если она может спокойно расслабиться, находясь у тебя в голове.
Ты сам следишь за собой. Сам себе конвойный, сам себе палач и судья. Главный карцер - не тот, в который тебя отводят охранники, а тот, в который ты погружаешь себя сам, увидев в очередной раз утром башню наблюдения.
Вот бы хоть на один день забыть и, проснувшись утром, не вспоминать о ней! - так подумал я однажды и вдруг осознал, каким образом совершу побег.
Для того, чтобы убежать из тюрьмы, нужно в первую очередь убежать из своего внутреннего карцера. Перестать быть заключённым. Освободиться от всевидящего ока правосудия.
На протяжении долгих месяцев я тренировал себя не думать о башне паноптикона. Это было нелегко, потому что башня - единственное, что ты видишь, стоя лицом к прозрачной двери своей камеры. Я начал с того, что не смотрел в её сторону. Когда перед выходом нужно было подойти к двери, я закрывал глаза, отводил взгляд. Однако думал только о ней. Чтобы избавиться и от этого, мне пришлось провести глубокую внутреннюю работу. Сначала я пытался усилием воли сосредоточиться на других вещах. Считал вслух, рассматривал руки, вспоминал стихи, шахматные дебюты, вёл диалог с воображаемым собеседником. «Думать о чём угодно, кроме башни!» Естественно, это не сработало. Её образ всегда возвращался в мою память с той же лёгкостью, с какой я мог бы просто повернуть голову и взглянуть на неё саму. Более того, чем сильнее я заставлял себя не думать о ней, тем упорнее она возвращалась снова и снова. И тут я понял, что делаю всё не так.