– Ты тоже.
Муж подхватил её за талию и, приподняв, усадил на свои колени боком, чтобы ей стало удобнее. Кэйтлин одернула платье, а Бартон улыбнулся:
– Моя милая скромница.
– Учитывая то, чем я занималась минутой раньше, вряд ли мне подходит это прозвище.
Бартон улыбнулся и поцеловал девушку в губы, поворачивая лицо к себе:
– Называть тебя по-другому: моя милая развратница?
Кэйтлин поморщилась:
– Нет, так мне не нравится. Лучше буду скромницей, пусть и не заслуженно.
Бартон рассмеялся и погладил жену по спине:
– Лучше будь такой какая есть, только чуть послушнее.
Кэйтлин грустно улыбнулась:
– Пора идти домой, ты, наверное, голодный.
– Да, очень, –- протянул Бартон и прикусил мочку девичьего уха: – накормишь?
Похоже, они говорили о разном голоде, и вскоре Бартон объяснил жене, а точнее показал, какой он имеет в виду. Кэйтлин была совсем не против.
Глава 13.
За сутки до полнолуния в стае всегда устраивали большой праздник. На дневной ярмарке можно было приобрести разнообразные вещи: яркие ткани местной выделки, блестящие украшения из ракушек и жемчуга, расписную глиняную посуду, резную мебель из лучших пород дерева – в общем все, что угодно, от боевых щитов и мечей до детских свистелок и сладостей из меда и орехов. Женщины выставляли на всеобщее обозрение свое рукоделие и угощали всех разнообразными блюдами. Мужчины могли посоревноваться в меткости, силе и скорости, а некоторые даже в силе своей смекалки. К вечеру разжигалось множество костров, и местные музыканты зазывали людей в круг танцующих веселой музыкой. Кто постарше, неспешно прогуливался между костров, общаясь и наблюдая за теми, кто помладше. Всеобщее веселье и предвкушение всегда царило в этот день, ведь уже завтра оборотни начнут серьезные приготовления к полнолунию, чтобы провести самую главную ночь в месяце на четырех лапах.
Утром в день праздника Кэйтлин застегивала пуговицы на сорочке, когда услышала слова мужа:
– Дэрин сказала, что ты закончила шить платье. Надень его сегодня.
Девушка кивнула и подошла к сундуку, куда аккуратно сложила новое платье. Бартон помог застегнуть маленькие пуговки на рукавах и осмотрел жену. Она была красивой и без дорогой ткани, но в новом платье стала еще красивее. Он достал из кармана небольшой кожаный мешочек и протянул ей:
– Подарок, в честь полнолуния, которое мы проведем как семья.
Кэйтлин медленно взяла мешочек и перевернула, ей на ладошку упала цепочка с кулоном из большой жемчужины, символизирующей собою полную луну.
– Спасибо, очень красиво.
Бартон забрал из её рук цепочку и застегнул на шее жены:
– Это ты очень красивая.
Девушка опустила голову, не в силах глядеть ему в глаза, столько нежности было в его словах. Мужчина приподнял её подбородок и пытливо всмотрелся в лицо:
– У тебя все хорошо? Никто не обижает? В последнее время ты ходишь такая тихая. Что беспокоит тебя?
Кэйтлин напряглась, боясь дышать, вдруг что-то на её лице выдаст её секрет. Он прав, в последние две недели, после разговора с теткой, Кэйтлин стала тихой и послушной, она всем своим видом показывала, что смирилась с браком. А в тайне вместе с Эйлой усердно готовила побег, продумывая всё до мелочей. И сейчас её очень напугал пытливый взгляд мужа. Девушка заставила себя чуть улыбнуться и провести пальцами по щеке мужчины:
– Все хорошо. Просто немного волнуюсь.
– Из-за чего?
– Из-за полнолуния и сегодняшнего праздника. Не знаю, как меня примет стая. Не хочу, чтобы Милли расстраивалась, если все станут шептаться и воротить глаза от нас.
Бартон обнял жену и нежно прижал к себе:
– Не волнуйся, никто не станет. Альфа ясно дал понять на сходе стаи, что это в прошлом. Тем более я же буду с тобой, чего тебе бояться? Я никому не позволю тебя обидеть.
У Кэйтлин запершило в горле от его слов, он заботился о ней и утешал, а она подло его обманывала. Но девушка запретила себе об этом думать, в очередной раз мысленно сказав, это все это ради него и его семьи. Она повторяла себе эти слова всякий раз, когда чувство вины накатывало на неё, как волны на берег. Все две недели только это и спасало её от слез и мук совести. Всякий раз, когда Бартон был нежен, предусмотрителен, когда проявлял заботу, смешил её или расспрашивал о детстве; всякий раз, когда Дэрин бранила её по пустякам, учила уму разуму, а в тайне давала работу полегче, когда рассказывала о детстве внучки и племянника, когда делилась секретами ведения домашних дел; всякий раз, когда Милли хмурилась и смеялась, плакала и болтала без умолку, когда просила рассказать волшебную историю или взять с собою на пляж – всякий раз Кэйтлин повторяла себе: «Это все ради них!». Но ночью, после нежности и страсти Бартона, когда он засыпал, продолжая крепко обнимать её, эти слова уже не помогали, и чувство вины доводило Кэйтлин до горьких беззвучных рыданий. Она ужасно измучилась за эти две недели и была рада, что они наконец подходят к концу, и скоро все закончится. Так или иначе, но её ложь скоро прекратится.
Бартон отстранился и посмотрел на жену:
– Так что не думай о плохом. Заканчивай одеваться и спускайся, я подожду внизу, – мужчина нежно поцеловал Кэйтлин в губы и направился к двери, а у самого выхода обернулся: – И, пожалуйста, не заплетай волосы, оставь их распущенными, как мне нравится.
Девушка кивнула и улыбнулась. Мужчина вышел, а Кейтлин опустилась на кровать. Его нежность медленно убивала её, но она не станет об этом думать. Осталось так мало времени до решающего момента, и надо быть собранной и внимательной.
Девушка заканчивала прическу, убирая пряди с лица назад, закручивая их в тугие жгуты, тогда как остальные волосы оставались распущенными и легкой волной покрывали плечи и спину. Дверь без стука открылась, и в комнату быстро вошла Милли с небольшой плетеной корзинкой в руках. Девочка направилась к кровати и, забравшись на неё, объявила цель своего вторжения:
– Дэрин занята, складывает пироги. Она сказала, чтобы ты заплела мне косы.
– Доброе утро, Милли, – поздоровалась Кэйтлин, закрепив последнюю прядь своих волос.
Девочка мгновенно опустила глаза, и легкий румянец покрыл её щеки:
– Прости. Доброе утро, Кэйтлин. Как ты спала?
– Спасибо, хорошо. А ты как, что тебе снилось? – спросила девушка и взяла у девочки из рук корзину, в которой та хранила все ленты, заколки и гребешки для волос.
– Снилось озеро, я плавала вместе с желтыми рыбами, а потом взлетела и стала прыгать с облака на облако.
– И ты не боялась упасть? – спросила Кэйтлин, принимаясь за работу.
– Нет, это же сон, – сказала девочка таким тоном, как будто объясняла очевидное младенцу.
– Да. Но ведь когда ты спала, ты же этого не знала.
Милли пожала плечами и согласилась:
– Да, не знала, но я все равно не боялась. А что снилось тебе?
В последние две недели, если Кэйтлин и удавалось забыться тревожным сном, то он был без сновидений, и она была этому рада.
– Ничего. Спала и ничего не снилось.
– Дэрин тоже не часто снятся сны. Наверное, все взрослые такие.
– Наверное.
Милли чуть помолчала, а потом тихо сказала:
– Я больше не хочу, чтобы ты уходила. Больше не стану тебе прогонять. Хочу, чтобы ты осталась. Теперь ты – мой друг. Ты хорошая.
Кэйтлин замерла и прикрыла глаза, а следующие слова девочки выбили почву у неё из-под ног:
– Ты ведь не уйдешь? Не бросишь нас, как мама?
Девушка присела рядом с Милли:
– Мама не бросила тебя. Она ушла на небо, она просто не могла остаться.
– А ты тоже уйдешь на небо? Я не хочу!
– Как же я пойду на небо, я же не умею прыгать по облакам, – улыбнулась Кэйтлин.
– Значит, ты не уйдешь? Останешься?
– Я не могу ничего обещать тебе, Милли. Я не могу видеть будущего. В жизни всякое бывает.
Девочка серьезно смотрела на женщину, а потом кивнула:
– Ладно. Но ты все равно знай, я больше не хочу, чтобы ты уходила.