– Нет.
– Тогда чего бояться, спи.
Девушка закрыла глаза, но сон не приходил, и муж тоже не спал, она не слышала его ровного дыхания. Кэйтлин боялась шелохнуться, спровоцировать его на разговор или действия, и даже ее сердцебиение казалось ей уж очень громким.
Бартон пошевелился, устраиваясь удобнее, девушка замерла, а муж раздраженно сказал:
– Хватит, Кэйтлин. Я не имею намерения придушить тебя во сне. Успокойся и засыпай, день был долгим.
Она промолчала, а муж добавил:
– Если ты сейчас не хочешь спать, я найду, чем тебя занять.
– Угрожаешь близостью? – не сдержалась она.
Бартон напрягся:
– Чего ты добиваешься, Кэйтлин? Хочешь разозлить меня еще больше, чем я уже зол?
– В первый день ты сказал, что не накажешь за правду. Я честно призналась, а ты сказал, что за это убьешь.
– Не переиначивай, не за это!.. И я уважаю твою честность.
Если бы он знал всю правду, то не говорил бы так, подумала девушка и горько вздохнула.
– Спи.
– Сам спи! – не сдержалась Кэйтлин, и расплата не заставила себя долго ждать.
Муж резко перевернул её на спину и навис сверху, придавливая к кровати:
– Не дерзи мне. Не то время и не то место, – прорычал он с тихим гневом.
Но сейчас она не боялась его, в его голосе и лице не было той ярости, что была в конюшне. И Кэйтлин наконец отпустил страх:
– А то что?
Бартон, кажется, не сразу поверил, что она спросила это, а когда понял, что ему не послышалось, с яростью набросился на губы жены. Холодная вода океана не потушила его страсть, лишь чуть приглушила, и сейчас она разгорелась с новой силой. Мужчина обрушил её на девушку в своих поцелуях, прикосновениях и ласках, и Кэйтлин мгновенно загорелась, поджигаясь от мужа. Его страсть была сильной и нескончаемой, Кэйтлин потеряла счет времени, ориентацию в пространстве и саму себя. Не осталось ничего, кроме этого мужчины и того наслаждения, что он дарил ей. Их любовь была дикой и быстрой, и вскоре девушка уже подстраивалась под ритмичные толчки мужа, с жадной радостью принимая их. Экстаз накрыл их одновременно, и они вместе начали задыхаться в его волнах.
Бартон перетянул жену на себя, удобно уложил на свое тело и принялся нежно ласкать её спину и ягодицы. Кэйтлин тонула в его нежности, не желая возвращаться в реальность, и поэтому сон стал для неё желанным убежищем. Последнее, что она услышала, перед тем как укрыться в царстве Морфея, было тихое обещание мужа:
– Ты передумаешь, моя девочка, я все для этого сделаю. Передумаешь, вот увидишь. И у нас будет большая счастливая семья.
Кэйтлин подумала, что была бы рада, если бы муж выполнил свое обещание.
В день перед полнолунием у оборотней всегда было много дел. Они приводили в порядок свою деревню, свои дома, свои тела и души. Если были какие-то незаконченные дела, оборотни должны были их закончить: отдать долги, починить текущую крышу, зашить порванную рубаху, попросить прощения. Ведь после полнолуния всякий раз начинается новая жизнь, с чистого листа. Утром все работали на благо деревни, после обеда в своих домах, а к вечеру обязательной была баня, и час времени каждый проводил наедине с собой. После заката люди надевали чистую простую одежду и шли в лес, на поляну, где собиралась вся стая. Альфа говорил торжественную речь о жизни и смерти, перерождении и освобождении и желал всем доброй Полной луны. Оборотни расходились по территории стаи и ждали полуночи, с наступлением которой смогут обернуться в волков и провести до рассвета время на четырех лапах.
Кэйтлин ругала себя, что сама не придумала план с лодкой в свой первый побег. Ведь в полнолуние все обернутся и это будет отличный шанс скрыться в океане. Она боялась только одного, что не сможет контролировать свое обратное обращение. Девушка никогда не пробовала обратное обращение в полнолуние. Другим оборотням это было не под силу, с приходом полной луны они становились волками, и ничто не могло помешать этому. Даже младенцы обращались в волчат, поэтому их закрывали в специальном доме, чтобы они не потерялись в лесу. Кэйтлин тоже обращалась вместе со всеми, даже когда узнала что она необычный оборотень. При полной луне она становилась волком, как и все, не теряя при этом своего человеческого сознания – девушка все контролировала и все помнила, как все оборотни. Но считалось, что ликантрол может не подчиняться луне, и не обращаться в полнолуние. Но Кэйтлин никогда не проверяла эту теорию, хотя её тетка убеждала, что так оно и есть, ведь на этой теории строился весь их план: очень трудно управлять лодкой волчьими лапами.
Но на сомнения больше не осталось времени, она либо обернется снова в человека и уплывет, либо нет, и тогда все приготовления напрасны. Девушка верила в лучшее.
Оставался только последний пункт их плана, надо было остаться в деревне в эту ночь, ведь если она пойдет в лес, Бартон не спустит с неё глаз, желая бегать вместе с ней. Девушка должна повредить себе руку или ногу, чтобы иметь основания остаться или притвориться больной, но не переусердствовать, чтобы сердобольная Дэрин не захотела остаться с ней и присматривать. И долго думая, они решили с теткой, что небольшая травма руки будет самой лучшей идеей. Оставалось только все провернуть.
К вечеру Бартон растопил баню, чтобы все домочадцы имели возможность помыться перед важной ночью. Сначала, пока жар был еще не большим, в баню пошли Дэрин и Милли, а когда печь растопилась до предела, настала очередь Бартона и Кэйтлин. Девушка помогла мужу как следует вымыться и отправила погреться в парилке, пока мылась сама. И когда закончила, наконец решилась на то, что оттягивала весь вечер. Кэйтлин зачерпнула ковшом кипяток, что грелся в бочке над печкой, и долго не задумываясь, быстро опрокинула его себе на левую руку. Страшная боль пронзила запястье, но девушка сжала зубы и не издала ни звука, она только выронила из рук чугунный ковш, и он с грохотом упал на пол. Кэйтлин быстро подбежала к чану с холодной водой и опустила туда руку, боль стала еще сильнее, и на глаза навернулись слезы. Так ей и надо за её ложь!
Дверь открылась, и из парилки показался Бартон, он услышал шум:
– Все хорошо?
– Обожглась, – только и сказала жена и зажмурила глаза, боль в руке никак не проходила.
Мужчина быстро подошел к ней и тревожно посмотрел на руку, она все еще находилась в чане с холодной водой:
– О печку?
– Нет. Кипятком обварилась.
– Покажи.
– Ничего, сейчас пройдет.
Но муж не стал слушать и аккуратно достал её руку из воды. Запястье и часть предплечья уже покраснели и стали покрываться волдырями. Бартон обеспокоенно посмотрел на девушку:
– Сильно. Как ты так?
– Случайно, не удержала ковш.
– Идем в дом, нужно обработать кожу.
– Ничего, подержу в холодной воде и пройдет, –- отмахнулась девушка и снова опустила руку в чан, боль опять накрыла сильным спазмом.
Бартон нахмурился, быстро надел штаны, а потом завернул Кэйтлин в кусок льняной ткани. Он опять достал раненое запястье из воды и аккуратно поднял жену на руки.
– Я обварила руку, не ногу, – попыталась она воспротивиться, но муж уже выносил её из двери.
Следующие полчаса все крутилось вокруг раненой девушки. Дэрин быстро приготовила нужную мазь, Бартон наложил целебную повязку, а Милли, глотая слезы и все же не отводя взгляда от вздувшейся кожи на руке, каждые пять минут спрашивала, больно Кэйтлин или нет.
– Нет, Милли, уже не больно.
– Тогда почему ты вздрагиваешь, когда папа мажет мазь? – обвиняя, спросила девочка.
– Потому что она неприятно холодит, – соврала Кэйтлин.
Бартон хмуро посмотрел на жену, но во лжи не уличил. Когда повязка была наложена, Кэйтлин сказала:
– Ну все, хватит вокруг меня бегать. Вам уже пора собираться.
– Я останусь с тобой, – сказал Бартон.
Кэйтлин удивленно распахнула глаза:
– Зачем? Это пустяки. Ты наложил повязку, все пройдет. Ты должен пойти в лес, незачем оставаться.