Смех среди разбойников звучал громче. Ангел и Шрамованный даже засвистели. Алан озарился на Анну злобным взглядом, он думал: прикончить девчонку своими же руками или взять на помощь палку. Она не смеет его позорить! Он не слуга. А у Анны времени оставалось всё меньше, её ждал ничего не подозревающие папа и мама.
— Ладно, Алан, давай не ругаться, мы же нуждаемся друг в друге, — смягчила голос Анна. — Прикончи Экене и я уйду. Будь добр.
— После твоих слов я не хочу с тобой иметь дело, даже если ты мне платишь! — заорал он.
Анна вздохнула.
— Алан, я тебе заплачу больше. В следующий раз я принесу тебе восемьдесят франков, только добей Экене. Сейчас у меня нет таких денег, но я принесу. Обещаю, только прикончи ты его наконец.
Алан выдохнул, цена была слишком большой, чтобы возражать. Он кивнул головой. Алан посмотрел на Экене, мальчик стоял окружённый пятерыми головорезами и малолетней тиранкой, в руках Шрамованного плакала Марани, совсем ещё малютка. Дети были так беззащитны перед ними всеми, в том числе и перед Аланом. Рядом на столе лежал нож.
Алан понял — он не может лишить жизнь ребёнка. Он смотрел на Экене и вспоминал такого же маленького мальчика, которого когда-то любил, из далёкой своей молодости. Своего младшего брата. Алан взялся на грудь, его что-то укололо. Впервые он ощущал некое подобие совести, которую забыл тридцать лет назад.
— Я не могу убить ребёнка. — промямлил Алан.
— А я не знала, что поджигатели домов такие нежные, — съязвила Анна.
— Отпусти его. Он же такой же ребёнок, как и ты. Что он тебе сделал?
— Этот ребёнок меня оскорбил. А вот что тебе сделали жена и двое малышей, сыновья Орефье, которого ты чуть не сжёг? — задала встречный вопрос Анна. — Если мадам Орефье вовремя не проснулась, чтобы покормить детей, то вся семья, двое взрослых и двое детей, погибли. Хорошо, что у супругов Орефье оказались верные друзья и родственники, которые не бросили семью в беде. А так бы стали они такими же бродягами как ты, а дети и вовсе не выжили бы на улице.
Перед глазами Алана возникла яркая огненная картинка. Он быстро встряхнул головой. Он не хотел об этом вспоминать. Сегодня, за год знакомства с Анной, Алан наконец-то понял, кого же девочка напоминает ему. Этим человеком оказался он сам. Такой же монстр, чудовище, человеконенавистник, мститель. Анна была гиеной в теле прекрасного оленёнка, Алан имел естественное обличие. Она хочет убить человека сейчас, он — год назад
— Не буду. Побить могу, но убить нет. — Тебе нужно, ты и убивай. Я не хочу такой грех на душу брать. Что, не можешь человека жизни лишишь?
— Человека не могу, — призналась Анна, — а этого урода легко. Он не человек. Не хочу просто платье грязнить кровью.
Анна заполыхала. Гнев и злость снова подкатили к ней как при встрече с Экене. Она никогда не отпускала обидчиков без должной промывки мозгов, не отпустит и сейчас.
— Убей. Это приказ.
Гнев охватил его. Алан вскочил с места и встряхнул Анну за плечи. Слишком долго он терпел эту хамку, которая вздумала, что он её слуга.
— Я тебя убью! — рявкнул он.
Но Анна даже не вздрогнула.
— Думаешь, я такая простофиля, отправилась в логово волков, не позаботившись о своей безопасности? — спросила она, прочитав мысли Алана, и сама ответила на свой вопрос. — Нет. Я написала два письма, в которых сообщила, что будто бы я услышала, где скрывается разбойник Одноглазый Алан, и решила это проверить, чтобы если Алан и правда здесь обитает, сдать его полиции. В такое объяснение одиннадцатилетней девочки легко поверить. Письма я дала подруге, сказав, если не вернусь через две часа, то одно отнести моим родителям, а второе в полицию. Если хоть волос упадёт с моей головы, я обвиню тебя в чём угодно: ты хотел меня ограбить, избить, убить, изнасиловать. И мне поверят. Поверят мне, милой девочке, а не лохматому разбойнику, — усмехнулась она.
Алан не мог больше её слушать, он схватил Анну за шею. Он захотел задушить свою кормилицу. Но внезапно у разбойника пролетела мысль. „Кем же я тогда стану? Нет, я не должен её убивать. Чудовище не может вершить правосудие над чудовищем.“
Алан бросил её на землю и крикнул во весь голос:
— Вон! Наплети про меня полиции всё что угодно! Обвини меня в двадцати, в тридцати убийствах! Пусть меня повесят! Я тебе скажу лишь „спасибо“.
Анна и разбойники оторопели. Впервые за день Экене увидел страх на лице Анны. Но страх быстро исчез. Чувство собственного превосходства и злость были сильнее его. Внутри у неё всё кипело как никогда: земной червь не признал её господство и не склонился перед ней, Алан, верный слуга, как звала его про себя Анна, воспротивился её воле, а в конце и вовсе предал её, унизил. К кому она теперь будет приводить своих обидчиков? Анна хотела наброситься на всех, разорвать их. Но она понимала — она бессильна теперь. Ей придётся уйти проигравшей.
— Думаешь совершил благородный поступок? — спросила язвительно Анна Алана. — Стал хорошим человеком, не прикончив мальчишку? Ошибаешься. Ты помиловал его не по доброте сердца, которое выполняет у тебя только биологические функции, но никак не высшие, ты просто не захотел подчиняться мне. Встретив в другой день этого мальчишку с пятьюстами франками, ты бы легко его зарезал и не вспомнил об этом на следующий день. Говорил, не хочешь на душу грех брать? Открою тайну: её у тебя нет. Но могу поздравить тебя: крыса, ты больше мне не слуга, ты свободен. Продолжай жить в своей норе и питаться такими же крысами. А что касается тебя, урод…
Анна подошла к Экене, обмерила его с ног до головы брезгливым величавым взглядом и с отвращением произнесла:
— Считай этот день своим вторым днём рождения. Надейся, чтобы мы никогда не встретились вновь, иначе сегодняшний день ты будешь вспоминать с теплотой. А я буду надеяться, чтобы в твоей жизни было много горя. И запомни, — улыбнулась она напоследок. — Прощение — удел слабых.
Экене в ответ улыбнулся на улыбку Анны и сказал:
— Я тебя прощать.
Анна открыла ключом дверь, бросила его на пол и вышла. Слышно было, как она пробурчала себе под нос: „Родился червём — червём и помрёт“.
С уходом Анны в доме воцарилась тишина. Все боялись пошевелиться. Но до разбойников быстро дошло, какую сумму оставила им девчонка. Они, как один, бросились к валявшимся на полу монетам. Шрамованный не остался в стороне, он выпустил из рук Марани и побежал к деньгам. Экене не смог поймать сестру, она упала на пол и сильно ударилась ногой.
— Мы богачи! — закричал один разбойник, забыв, что никогда они больше не получат от Анны ни единого су.
— Миллионеры! — вопил второй.
Только Алан стоял в стороне.
— Положить деньги! — вдруг заорал он.
— Алан, это и наши деньги тоже! — удивился Ангел.
— Я сказал положить! — главарь стал ещё свирепее.
Разбойники повиновались главарю. Алан подошёл к монетам и со всего размаху пнул их обутой ногой так, что деньги разлетелись по всей комнате. Вдруг Алан вспомнил про детей.
— Вы ещё здесь? Убирайтесь, пока я не передумал! — заповил он.
Экене поднял сестру. Он был весь избит, хромал на одну ногу и не мог нести Марани на руках. Путь до двери дался им с большим трудом.
— Эй, постойте, — тихо сказал Алан. — Там справа есть лазейка, вам лучше оттуда выходить, а не дорогой, которой вела вас Анна.
Когда Экене с Марани вышли на улицу, то услышали, как Алан покрывал то ли разбойников, то ли Анну, а может себя отборной руганью. Понять многие слова из которой, родись и проживи во Франции двадцать лет, Экене с Марани не смогли бы. Экене понял, что царило в этих трущобах, — беззаконие.
Только, когда дети отошли от страшного логова, они почувствовали себя в безопасности.
— Как ты? — с сочувствием спросила Марани.
— Я жив, — улыбнулся Экене. — Не волнуйся, до Уэйта и Шарля Анна не добралась.
— Что от тебя требовала Анна? — задала второй вопрос Марани.
— Сущий пустяк, попросить прощение за „свинью“ и… поцеловать её ногу, стоя на коленях. Прости, — с виной сказал он, — во всём как всегда виноват я. Зато я усвоил два урока: первый — внешность обманчива, второй, — Экене засмеялся, — никогда не злить девчонок.