— Второе ты никогда не сможешь выполнишь, — развеселилась Марани.
***
Наступила полночь. Ребята сидели в маленьком сквере. Было холодно. Они не ели больше шести часов. Марани прижалась к Экене и всхлипывала: „Уэйт… брат…“. Ей была страшна ночь, в каждом шорохе чудились монстры. Но для Экене ночь была не зловещим временем, когда пробуждаются страшные чудовища, а временем романтики, приключений, тайн. Даже боль от побоев и голод отошли на второе место. Тёмная ночь, ни одной звезды на небе… чужая страна… чужой язык… Как восхитительно, опасно и романтично! Экене даже стало интересно, чем же сейчас занимаются Анна и Алан. А какие ещё приключения можно сегодня найти?
Он бодро встал со скамейки и сказал Марани:
— Пойдём.
— Куда? Я устала.
Экене взглянул на сестру, без жалости на которую трудно было смотреть. Как же он мог допустить такое с ней? А если бы и её захотела убить Анна? Экене вспомнил про друга. Что же сейчас он переживает? А если Уэйт наткнулся на Анну тоже? Экене вспомнил и про маму с отцом. Они и так сходят с ума по нему, а если он не вернётся домой, то что с ними будет? Он не эгоист, не Анна Ландро, играющая с людьми как с куклами.
— Идём в полицию, — ответил Экене.
В конце сквера стоял патрульный, Экене подошёл к нему.
— Мы заблудиться.
— Кто тебя так побил? — удивился полицейский. — Ты знаешь свой адрес?
— Нет, — Экене проигнорировал первый вопрос.
— Дети, не волнуйтесь, я отведу вас в приют, — сказал полицейский. — Вас там покормят, вы выспитесь, а завтра найдём ваших родных. Детский приют маркизы Аннет де Ландро находится в двух шагах отсюда.
========== Глава 15. Одноглазый Алан ==========
Стояло новолуние. Ночь была темна и холодна. С моря на спящий город дул сильный мерзкий ветер. В тёмном и глухом бараке шестеро разбойников резались в карты. Их привычное ночное занятие, когда они не воровали. Но игра не ладилась с самого начала. Их главарь и карточный гений Одноглазый Алан проигрывал партию за партией. Сменился и облик главаря — он помылся. Разбойники крепко подвыпили и наслаждались любованием деньгами, которые им оставила Анна. Алан был трезв и хмур.
«Я дурак. Настоящий дурак. Зачем я прогнал девчонку? Ну зачем? Она бы продолжала мне по прежнему платить, если бы я прикончил мальца. Убил бы и что? Одним больше, одним меньше…
Но тут же сердце сжималось. „Убить ребёнка? Это же подло!“
Алан взглядывал на бутылку и удивлялся самому себе. «Я же не пил. С чего мне такие мысли лезут? С какого перепугу я введу себя как плаксивая девчонка? Убил бы и забыл. В моём существовании ничего бы не изменилось всё равно!
Разбойники нещадно кидали карты на пол.
— Шилишься, ублюдок! — заорал внезапно Ангел на Шрамованного, схватился на нож и приставил его к горлу сообщника.
— Я не шилюсь! — в ответ зарычал Шрамованный, вытащив свой нож из-за пояса, которым замахнулся на Ангела.
— Шилишься! Я видел, как ты козырь в рукав совал. Алан, подтверди мои слова.
— Алан, скажи ему, что я честно играю!
Подельники весь день бесили Алана. А с наступлением ночи на их рожи главарю смотреть стало невозможно.
— Пошли вы к чертям собачьим! — заорал он и поднялся с пола.
— Алан, что с тобой? — удивился Ангел. — Ты сегодня не свой. Мало того, что девчонку выгнал, так мы ещё в виновниках весь день сидим.
Алан не желал слушать его возмущений, развернулся и со всего размаху влепил пощёчину Ангелу. А затем, шатаясь, словно на чужих ногах, направился к выходу. Он шёл, сам не зная куда. На душе было мерзко. „Какого хрена я прогнал эту девчонку? Сколько денег она мне приносила! Где я ещё найду такую? Подумаешь, ребёнка прикончить! — злился он уже не на подельников, а на себя. — Он такой же как все. Я для него животное, а не человек. Каждый презирает меня. Даже те дети, которых она мне приводила, шарахались от меня больше как он прокажённого, чем от преступника.
Алан пылал от гнева. Он хотел выпустить этот гнев, освободиться от него. Мимо проходила кошка. Алан пнул её и закричал в пустоту:
— Ненавижу вас всех! Ненавижу! Из-за вас я опустился на самое дно! Ненавижу.
Но лучше Алану не стало.
— Ненавижу вас всех! — повторил он. — Ненавижу! Я лишился стольких денег! Где эта мерзкая девчонка? Я зарежу её, но у меня будут деньги!
„Надо отыскать будет Анну, — выдохнул он. Никогда я с такой лёгкостью не зарабатывал, девчонка для меня настоящий сундук золота. Я даже убью, если она попросит. Вот зачем я её прогнал? Никогда я не встречу больше такое сокровище, существо равное мне.“
Алан усмехнулся: „Равное мне…“ Ему стало смешно от своих мыслей. Но смех его был не долгим. Алан вспомнил Экене и восемьдесят франков Анны. Ничтожными и жалкими показались ему вдруг деньги. „Из-за них я стал слугой? Палачом?“
Алан прижался к стене. „Зачем я стал работать на Анну?“ — задумался он и не заметил, как заговорил вслух.
— Может, мне не деньги были нужны, я хотел видеть товарища перед собой? Анна ненавидит часть людей, я всех, Анна презирает часть общества, я презираю его целиком. Мы единомышленники почти что. Только мучить людей мелкую вину не могу, да и убить не смог… Почему? Люди все твари в этом мире, что взрослые, что дети. Они твари! Мрази! Я должен был прихлопнуть как муху того мальца! Хотя… — он невольно улыбнулся, улыбка была хитрой. — Я стою повыше, чем эта наглая девчонка. Я не смог отобрать жизнь.
Но тут же, как наяву, Алан увидал огонь. Он пожирал крышу, комнаты. Он уничтожил в доме всё. Слышались крики взрослых, визг детей. В перепуганной толпе стояла девочка и смотрела на весь этот ужас скучающими глазами.
— Я выше! Я! Нет… Она… Я…
Голова стала раскалываться, Алан не мог ответить себе. Он не понимал, где находится — в родных трущобах или перед огненным домом. Один он или нет. Рядом стояла Анна. Она смотрела на него ехидными глазками. Возле Анны стоял он сам, мерзкий и жестокий. Кто лучше? Кто хуже? Внутри у него всё кипело и разрывалось.
— Выбрось это. Выбрось сейчас же! — заорал он на себя. — Люди твари и мрази! Они рождаются, живут и умирают в муках. Какая разница, если их жизнь прервётся раньше? Они думают лишь о себе и забывают про других! Им плевать на меня! Им нужны только деньги и жрачка! Они ничего не представляют из себя! Они могут только деньгами и знакомствами высокими прикрываться. Не будь у девчонки родителей маркизов…
Алан замолчал.
— Родители… Она способна любить. А я нет…
Он попытался вспомнить прошлое, но это не получилось. Он сел на землю и посмотрел на свои руки.
— Я хуже! Я хуже зверя! Анна и звери способны любить!
Алан замер. Сердце забилось сильнее. Воспоминания пронзили его.
— Я убийца! — закричал он. — Я убил мать! Сестру! Брата! Клару! Своего ребёнка! И всему виной была моя гордость!
Перед глазами Алана начали мелькать смутные образы, становившиеся всё ярче. Он видел шестнадцатилетнего чернявого юношу с волевым подбородком и несчастными глазами, который склонился над постелью умирающего отца.
— Сын, полагайся только на себя, в этом мире никому нельзя верить. Раньше я был молод, верил в дружбу, доверял людям, всегда прощал. Как же я ошибался! Запомни, сын, полагаться можешь только на себя, — отец тяжело вздохнул. — Позаботься о матери, сестре и брате. Кроме тебя у них никого нет.
Прошло много лет, но эти слова отца Алан запомнил навсегда. Они стали его кредом, девизом по жизни. Отец умер на следующий день. На плечах Алана осталась тяжелобольная мать, младшая сестра и брат, совсем ещё малыш. Мать слегла в постель, Алану и его сестре пришлось самим кормить маму и братишку. Про школу пришлось забыть — главное заработать деньги хотя бы на учёбу для брата. Алан и его сестра забыли, что значит слово „отдых“. По утрам сестра работала прачкой, днём кухаркой, посудомойкой и поломойщицей в трёх кабаках, ночью шила на дому. Он был и носильщиком, и чернорабочим, и уборщиком за лошадьми, и мостоукладчиком. Семья продолжала бедствовать, все деньги уходили на лечении больной матери.