Анна накинула белую шубку и одела красные сапожки. Ни к каким подругам она, разумеется, не пошла. Она одна гуляла по городу. Она всё переживала за отца и пыталась понять, что с ним происходить. Несмотря на конец января с утра шёл снег, что было не характерно для Парижа. Анна как ребёнок любовалась снежными хлопьями, падавшими с неба. Тревога за отца немного уменьшилась. Анна подходила к деревьям и трясла их, снег сыпался на неё. „Как же прекрасна природа“ — восторгалась она. Но куда-то спешившие наглые люди мешали ей в полной мере полюбоваться городом. Эти твари всё и толкали её или раздражающе мелькали перед глазами.
Вскоре она проголодалась, она зашла в булочную. Пекарь только что напёк вкусные пирожки с яблоками, аромат от которых чувствовался за версту. Анна решила купить четыре пирожка. Она уже подошла к прилавку, но вдруг в булочную забежал мужчина и крикнул:
— Срочно, шесть пирожков! Я опаздываю на работу!
Продавец решил обслужить сперва спешившегося клиента, а потом уже Анну. Мужчина тем временем обратился к ней, приложив руку на сердце:
— Прошу прощения, мадемуазель, но я очень спешу. Искренне перед вами извиняюсь!
Анна стиснула зубы, слова „козёл“, „хам“, „ублюдок“ так и стояли в голове. Онадождалась заказа и ответила продавцу:
— Никогда к вам не приду, если не можете нормально обслужить.
Настроение было испорчено. Как этот мужчина посмел встать впереди её, Анны де Ландро! Подумаешь, на работу опаздывает, Анну это не волнует, все должны учитывать её мнение! Как только она вышла из булочной, прохожий наступил ей на новый сапожек и даже, не обернувшись, пошёл по своим делам. „Какие же все люди злые, мог бы хотя бы извиниться для вида, — со злостью подумала Анна. — Мама с папой ещё прощать их учат, хамов и подлиз“. Аппетит пропал и захотелось выбросить вкусные пирожки.
Вдруг кто-то дёрнул за шубу. Анна посмотрела вниз. Перед ней стояла босоногая почти голая, несмотря на зиму, девочка лет девяти, которой можно было дать лет шесть-семь. Анна тут же отскочила в сторону. Упаси Господи, белоснежную шубку попачкает! Девочка робко спросила Анну:
— Пожалуйста, можете дать один пирожок. Я со вчерашнего дня не ела.
— Отойди от меня, грязнуха! — закричала Анна.
— Пожалуйста, мадемуазель, я очень сильно хочу есть! — взмолилась девочка. — Я могу заработать его, если вам жалко мне его отдавать.
— Заработать хочешь… — Анна призадумалась. После такого хамства в булочной наслаждаться пирожками совсем не хотелось, но и не пропадать же еде. Анна посмотрела на свой стоптанный башмачок и ехидно улыбнулась.
— Почисти мне сапоги, дам тогда все пирожки. Вот платок.
Девочка грустно вздохнула, но голод не тётка. Она взяла у мадемуазель платок и согнулась над красными сапогами
— Не здесь же будешь чистить! — зыкнула Анна. — Давай за угол отойдём. Ещё увидят знакомые, что я позволяю заразной девчонке прикасаться до себя.
За углом малышка со всем упорством стала чистить ей сапоги, время от времени дуя за замёрзшие потрескавшиеся от холода ручки. Анна с негодованием поторапливала её:
— Быстрее, дура! Я замёрзла!
Девочка закончила чистить сапоги и жалостливо посмотрела на маркизу. Анна достала из пакетика один пирожок и дала его девочке.
— Нечего было копошишься. Скажи спасибо, что хоть один дала. Платок оставь себе на память, пригодиться ещё.
Анна выпрямилась, презрительно отвернулась и собиралась уже уйти прочь от девочки. Но она не смогла сделать ни шагу. Анна повернулась к беспризорнице и властно задала вопрос:
— Где твоя мать?
— Умерла, — ответила малышка.
— Где отец?
— Умер.
Девочка всхлипнула. Анна наклонилась над ней и гаркнула:
— Прекрати реветь, иначе ударю.
А затем Анна схватила девочку за руку и потащила её за собой.
— Куда вы меня ведёте? — испугалась малютка.
— К моим родителям, — огрызнулась она. — Заткнись уже наконец!
Анна не знала, что она делала. Зачем она решила отвести бездомную сироту к своим родителям, которые дадут ей кров и надежду на новую жизнь? Анна просто вела девочку к себе домой, говоря себе: „День всё равно испорчен, хоть что-нибудь путное сделаю. Но нянькаться с ней не собираюсь“. Анна не шла, а бежала. Она не хотела, чтобы кто-то увидел её с нищенкой, девочка едва за ней поспевала. Но Анна всё же незамеченной домой не вернулась. Её увидел знакомый, сын отцовского друга, двадцатилетний миловидный юноша-гуляка, бродивший от скуки со случайными приятелями по улице.
— Эй, Анна! — крикнул юноша. — Беги помедленнее, ты не на олимпийских играх в Афинах!
Его компания загоготала. Анну их смех взбесил.
— Как со мной разговариваешь? Выучи для начала, что олимпийские игры в Олимпии проходили. Неуч глупый.
— Кстати, зачем тебе девчонка-то? Ты ей показываешь, с какой скоростью она должна бегать, выполняя твои приказы? Ведь ты сама говорила, что помогать другим — глупо и примитивно, — заметил парень.
Лицо Анны вспыхнуло алой краской:
— Умирать ребёнка на улице оставит только равнодушный подлец. Я не такая. А ты, дружок, за свой тон ответишь, — подмигнула Анна глазом. — Сегодня же твои родители к нам на ужин придут. Вот я им и расскажу, что это ты у своего отца ружьё стащил на охоту за город, а потом посеял.
Пока парень приходил в себя от услышанного и кричал Анне остановиться, она прибавила скорость, завернула за угол и убрала от себя след. Маленькая девочка, которую Анна держала за руку, от быстрого бега еле дышала и держалась на ногах. Но Анну это не заботило.
Придя домой, она постучалась в комнату к матери и передала ей девочку. А после полчаса мыла руки. На некоторое время Анне стало на душе легко, но только на время. Мама занялась девочкой и не обращала внимания на родную дочь, да и слова знакомого она не могла забыть.
„Помогать другим — глупо и примитивно! Да я такого в жизни не говорила и не скажу! Прощать других глупо, тратить своё время на других глупо. Вот если бы я эту сиротку оставила жить у себя, признала её названной сестрой, то тогда бы выглядела как идиотка полная. Как можно бросить кого-то умирать?“. Кутила сильно задел её. «Вот бы его к Алану отвести. Я бы его сама избила, а не просила приспешников одноглазика марать руки, — замечталась Анна. — Если бы не этот козёл Экене, — вспомнила старого „друга“ она. — Всё бы у меня шло по маслу, не приходилось терпеть насмешки и косые взгляды от всякой дряни».
— Во всём виноват это вонючая чёрная сволочь — не выдержала Анна и крикнула в стену.
И тут же пожалела. Её разговоры с самой собой услышал отец.
— Ты на кого кричишь?
— Да так, — быстро опомнилась смутившаяся Анна.
Алексис пожал плечами присел на кровать к дочери, прижав её к себе.
— Я тобой очень горжусь. Ты наша дочь.
— Я сделала то, что должен сделать любой человек. А вот сюсюкаться с этой мелкой, как вы сейчас делаете, излишне.
Алексис ничего не ответил. Он обнимал дочь и о чём-то думал. Анне снова стало тревожно за отца. Папа всегда, когда заходил в её комнату, оглядывался в поисках дочери и спрашивал: „Где цветочек-дружочек, мой маленький ангелочек? —, а потом восклицал, — Ах, вот ты где мой прекрасный лепесточек!“ И „найдя“ дочь, завалил её на кровать. Между отцом и дочерью начиналась драка подушками, после которой Анна ворчала на помятое платьице, а Алексис смеялся и гладил дочь по голове.
— Папа, объясни, что тебя беспокоит? — спросила Анна второй раз за день. — Может быть, я смогу тебе помочь или хотя бы просто утешу, — она поцеловала Алексиса. — Ты не представляешь, как у меня сердце болит, видя, что ты страдаешь.
— Всё нормально, дорогая, — ответил Алексис.
— Папа, а я вижу другое, — возразила Анна. — Я твоя дочь, я должна знать правду, какая бы горькая она не была бы!
— Вот именно, ты моя дочь. Ты ничего не должна знать, — сказала Алексис. Он встал с кровати и прошёлся по комнате. Каждое его движение говорило, что у отца на сердце сидит какая-то боль. — Прошу тебя, — вдруг повернулся он к Анне. — Никогда не выходи за военного.