Частные объявления, как правило, были написаны на маленьких клочках бумаги, а то и прямо мелом на заборе, так что большой лист плотной дорогой бумаги с каллиграфически выведенной на нем красной тушью фразой, сразу привлек мое внимание. Содержание же было еще более интересным. Некто писал: «Тири! Я все понял! Вернись!».
Тем же вечером чуть ниже текста на листе появился набросанный несколькими штрихами, но отлично узнаваемый, классически правильной формы эрегированный член. Даже здесь, где откровенно фаллические символы были на каждом шагу (язычники же!), рисунок выглядел вызывающе и к тому же сопровождался подписью художника. Понятно было, что это ответ автору необычного объявления. На следующее утро я спешил к забору, сгорая от любопытства. И не разочаровался.
Несмотря на раннее время, ответ уже появился. Тем же безупречным почерком, но уже карандашом, было выведено: «А у тебя не такой красивый… Можешь не возвращаться!».
Отсмеявшись, я пошел дальше, думая, сколько еще людей сегодня прочтет это и начнет день с отличным настроением.
На обратном пути решил еще раз завернуть к забору, посмотреть на реакцию других и посмеяться вместе, но никого, кроме хмурого парня примерно моих лет, не было. Я хотел уже уйти, но парень вдруг выругался и начал яростно сдирать листок. У меня само вырвалось:
- Ты Тири?
Парень вздрогнул и покраснел, а я совершенно непристойно заржал. Сжав кулаки, он шагнул ко мне, но я никак не мог остановиться, даже понимая, что сейчас меня будут бить, и за дело. Но парень неожиданно хлопнул себя по бедрам и тоже захохотал.
- Вот ведь сволочь, - сказал он потом, вытирая выступившие от смеха слезы. – Ничем его не проймешь. Дружок мой, чтоб его… Поругались мы, вот он и изгаляется по-всякому.
- Я так и понял, - ответил я. – Ты уж извини, никак не мог удержаться. Здорово вы со своим другом меня повеселили.
- Не тебя одного, - вздохнул Тири. – Ну, мое имя ты уже знаешь, а тебя как зовут?
Я представился. Мы еще немного поболтали.
- Вернешься? – спросил я его, прощаясь.
- Должен же я ему рожу начистить, - улыбнулся парень. Я выпросил у него на память лист с «любовной перепиской» и пошел домой, улыбаясь и по-хорошему завидуя новому знакомому.
Приближался праздник Середины года, отмечающий зимний солнцеворот. Летний же праздновался как наступление нового года. Все мои домочадцы на эти дни возвратились в поместье, праздновать с основным трудовым коллективом, а я остался «на хозяйстве».
Оставшись один в большом доме, я затосковал. Скучал по немудреным, но всегда увлекательным рассказам Халега, по его грубоватому юмору и вечным подколкам на мой счет. Скучал по Ости, к которой привязался, как к младшей сестренке. И вообще, за эти пару месяцев, я успел осознать себя полноправным и нужным членом нашего маленького домашнего мирка, можно сказать, семьи. И теперь чувствовал себя неприкаянным и брошенным, хоть и понимал, как это глупо.
И, конечно, в этом состоянии я еще острее чувствовал свое одиночество в интимном, так сказать, плане. Мне до зубовного скрежета надоела моя затянувшаяся невинность. Недавно мне исполнилось двадцать четыре года, о чем, кстати, я узнал далеко не сразу. Просто вспомнил как-то, что у меня день рождения второго декабря и, подсчитав, понял, что он уже прошел. Так вот, до двадцати четырех лет я дожил практически полным девственником - единственный, очень неловкий, только смутивший меня опыт со знакомым с гей-форума не в счет. И то тогда до непосредственно секса у нас не дошло. Больше я и не рискнул пробовать. Но раньше было как-то легче, из вечного страха проколоться я тщательно подавлял свою сексуальность, теперь же, потихоньку освобождаясь от моральных запретов, тело все настойчивей требовало своего. Сейчас бы я, пожалуй, не стал так однозначно отказывать тому парню из кабака. Я даже подумывал еще раз сходить туда же, но хоть убей, не смог вспомнить, где это место, а Халега спросить постеснялся. И хотелось-то не только секса. Я часто рассматривал подаренный Тири лист с «объявлением» и с горечью думал, что у меня, наверно, никогда не будет таких отношений. От того, что в этом мире к геям относились лояльно, их не стало больше. Судя по замеченным мной эпизодам, едва ли их процент среди мужского населения превышал земной, просто здесь они не скрывались. А отсутствие необходимости противостояния обществу подразумевает и отсутствие необходимости создания субкультуры. Гей-сообщества здесь не было, не было специальных мест, куда ходят, чтобы найти партнера, не было соответствующей направленности прессы. Оставалось надеяться на случайное знакомство, но я сам понимал, как эфемерна такая надежда.