Оказалось, что я даже не представлял, как мне трудно будет пережить этот день. Началось с самого утра: Дарен вошел, когда я еще спал и, романтично разбудив меня поцелуем, вручил нарядную коробочку. В коробочке были часы на серебряной цепочке. На серебряной же крышке были выгравированы две сплетенные буквы Д, и от неожиданной трогательности этого жеста у меня защемило сердце. Я впервые отчетливо осознал, что готовлюсь предать Дарена, во всяком случае, он будет иметь полное право так думать. Что же, если выбор стоит между моей собственной свободой и его хорошим мнением обо мне, я выбираю свободу и готов ответить за свой выбор.
Весь день мы провели вместе. Стараясь скрыть тяжелые мысли, я был как никогда томным и ласковым и тем самым провоцировал его чуть ли не носить меня на руках. Каждое его проявление нежности вызывало во мне новый приступ вины, и все повторялось по кругу. А завершение праздника получилось таким бурным, что после ухода Дарена я еще долго не мог встать. Но понимал, что второго прощального дня просто не выдержу, и потому все-таки заставил себя подняться.
Для кошек я заранее приготовил удобный мешок, сделав в нем твердое дно и дырки для воздуха. Наша заслуженная переноска сейчас стояла в покоях киры Рианы, да и привлекала бы слишком много внимания. Барсика я еще днем закрыл в заброшенном амбаре, Масю не выпускал из комнаты. Немногочисленные мои пожитки тоже были собраны заранее. Так что через полтора часа после расставания с Дареном я уже плыл по темной реке, ежась от холода снаружи и тоски внутри. Выпущенные из мешка, притихшие от страха кошки жались к моим ногам. Но желания вернуться у меня ни разу не возникло. Подаренные часы остались лежать на столе, придавливая листок с посланием Дарену. Я долго пытался написать прощальную записку, но нашел только одно слово: «Прости».
За оставшуюся часть ночи я добрался до первоначального места назначения. Убегать я сразу решил вниз по течению, ради скорости передвижения, хотя это немного уводило меня от прямого пути на Пеледор. Но ниже по реке стоял довольно большой город, Карон, тот, куда Дарен ездил за подарком. Там я думал пристроиться на какой-нибудь попутный транспорт. Грузовое сообщение между хлебной кирией Мей и столицей должно было быть оживленным. Конечно, так мне придется очень нелегко с кошками, но добираться по трем рекам самому на утлой лодочке было невыполнимой задачей. Физически я справиться мог, но скрыться от погони, да и от просто лихих людей даже не надеялся. В самом Кароне отсидеться я и не думал, слишком близко от замка, и искать меня будут в первую очередь там.
С рассветом я причалил к берегу недалеко от главной грузовой пристани, напоил кошек специально припасенной валерьянкой, дождался, когда они заснут, положил их в мешок, устроил поудобнее. Лодку вытащил на берег, постарался замаскировать в хилых прибрежных кустах. Хотел сначала и кошек там оставить, но побоялся, вдруг кто набредет, да и мало ли, вдруг прямо на отходящий транспорт попаду. Так что, навьючившись двумя мешками, пошагал к пристани. Лучшим вариантом было бы уплыть прямо отсюда, не показываясь лишний раз в городе.
На пристани уже появились первые люди. Я пошел вдоль берега, спрашивая подряд на каждом судне, куда они идут и не согласны ли взять пассажира. Оказалось, что в Пеледор идут сегодня утром две барки. На обе уже полным ходом шла погрузка. На первую меня не взяли, но на вторую согласились сразу, оговорив, что помимо скромной платы за проезд, я буду помогать на веслах, когда это понадобится. Отплытие ожидалось часа через три, и я решил пока отойти к своей лодочке и переждать там, чтобы не отсвечивать своим нездешним видом на пристани. Легкость, с которой мне пока все удавалось, вселяла нехорошие предчувствия, но ничего другого я придумать не мог. Теперь оставалось только ждать.
Солнце взошло уже высоко. Дарен, наверное, еще не проснулся, накануне он очень поздно заснул, но скоро этот неизбежный миг настанет. Я как наяву видел, как он открывает глаза, зевает, потягивается всем своим мощным телом. Как улыбается, вспоминая вчерашний день... Вот он встает, неторопливо одевается, он вообще обычно двигается размеренно и неспешно, но когда надо, проявляет просто молниеносную быстроту. Бреется, расчесывает свою роскошную гриву, иногда шипя и подергиваясь, — ночью ей изрядно досталось от меня. Вот он идет на кухню, спрашивает, завтракал ли уже я. Услышав, что нет, опять улыбается — заспался Дима, утомившись от ночных трудов. Просит собрать на поднос завтрак на двоих, заходит в мою комнату, еще улыбаясь, и... Дальше мое воображение трусливо отказалось работать. Я только надеялся, что он меня поймет. Что простит — нет, но что хотя бы постарается понять, что я не притворялся с ним, не изображал то, чего нет, а просто вот оказался такой сукой, которая может испытывать искренние чувства и наслаждаться близостью, продолжая считать любовника врагом и спокойно готовясь его обмануть. Но я был уверен, что то, что я бежал от генерала и империи, а не от него, Дарена Астиса, он точно поймет. И прощения просил не за побег, а за обман.