Извозчик помолчал, потом нехотя протянул:
— Никакая там не усадьба, барин, а строят бесовскую молельню. Богопротивное капище! — извозчик истово перекрестился и трижды сплюнул.
— А Доржиев этот, кто таков? — продолжал выяснять барон.
— А хто ж его знает…Говорят: сатана заморская, бесов повелитель. Батюшка в церкви намедни так и сказал — Повелитель бесов, антихристово семя… И ты барин, того…Не замай меня боле своими вопросами. А то я человек пуганный, семейный…Испужать меня — раз плюнуть. Жёнка у меня лютая. Испужаюсь разговоров наших и не поеду никуда. Так что помолчим лучше…
Унгерн скривил губы в недоверчивой улыбке, поднял воротник шинели и плотнее затянул на шее пригревшегося здесь мохнатого добряка-удава — толстый шарф. Февральский вечер… Снежинки робко касались строгих императорских вензелей на кадетских погонах, но те холодно и неприветливо отсвечивали лунным светом. Волчья доха — непременный реквизит петербургских лихачей — от быстрой езды запорошилась снегом и уже кажется, что везут на быстрых санках какой-то сугроб, а в нем до половины — черная фигура во флотской фуражке.
Усадьба Доржиева действительно оказалась стройкой. Высокий забор за которым угадывалось какое-то сооружение. В таком виде могло это быть что угодно — дворец, обсерватория, баня или просто доходный дом. В темноте Унгерну послышался странный звук — какой- то протяжный зов, ниоткуда идущий и зовущий в никуда. «Опять мистика и какая-то чертовщина! И разве Даме с веером здесь место? Похоже на глупый розыгрыш. Прав был лихач — не стоило сюда ехать…». Но извозчика уже и след простыл. Даже гонорар свой не успел получить — заветную бумажку в двадцать пять рублей. Впрочем, неожиданная экономия барона совсем не обрадовала, скорее встревожила.
Чтобы успокоиться и привести в порядок мысли, барон прошелся вдоль забора. А что, собственно, случилось? Чего он испугался? Может ему, Черному Всаднику, тут самое место?
Внезапно распахнулась скрытая в заборе калитка.
— Господин Унгерн фон Штернберг? — голос незнакомца звучал приветливо, легкий акцент выдавал иностранца.
— Я здесь по делу…То есть меня пригласили…То есть… — барон с трудом подбирал разлетевшиеся от неожиданности слова.
— Прошу вас, — пропуская гостя во двор, незнакомец отступил в сторону.
Странный человек. Поблескивающая в лунном свете макушка идеально выбритой головы, развитые скулы азиата, халат с широченными рукавами. Заперев калитку, незнакомец скрестил на груди руки и, не мигая, уставился на барона. Торжественно, крупными хлопьями падал снег. Со всех сторон наступали высоченные сосны, но их верхушки безжалостно срезались чернотой ночного неба. Протяжно завывал ветер, сосны, покачиваясь, зловеще скрипели. И ещё уже знакомый звук, тревожный и странный, тот самый, который удивил Унгерна и напугал сбежавшего извозчика…
Окончив сеанс довольно таки невежливого разглядывания гостя, странный человек обнажил в улыбке редкие зубы под щеточкой усов:
— Я — Агван Лобсан Доржиев[2] — представитель тибетского Далай-ламы в России. Мы вас давно ждем, барон. Мы — это и та, ради которой вы приехали. Прошу!
Вблизи загадочное сооружение за забором ещё больше походило на обычную стройку — ребра стропил, зияющие намеки окон, пустота дверных проемов. Но конечной станцией холодного путешествия по заснеженным улицам Петербурга оказалась монгольская юрта. Да, да, обычный приют кочевников, невесть как очутившийся на окраине столицы. В русских сугробах и среди высоких карельских сосен юрта смотрелась диковато — как этнографический экспонат Кунсткамеры, предложенный вниманию праздного зеваки.
— По Высочайшему разрешению императора этот земельный участок отведен для строительства нашего храма, — объяснил Доржиев. — Теперь свет с вершин Тибета озарит и столицу Российской империи. А юрта — это временное пристанище, пока строим наш общий дом…[3]
Доржиев откинул войлочный полог и они вошли. Внутри юрта казалась гораздо больше, чем снаружи. Стены тонули в полумраке, расширяя пространство, отрицая определенность. Центром служила жаровня, подмигивающая Унгерну сотней красных угольков-глаз. Всё вокруг пронизывало хитросплетение незнакомых удивительных запахов, они обвивали фигуру барона, змеились по его распахнутой шинели, щекотали ноздри и ласкали плотно сжатые губы. С запахами в голову заползал какой-то туман, липкая дурь и хмарь… И еще звуки. Казалось по тёмным закоулкам внутренних пространств юрты кто-то шепчется, нет, скорее молится, взывая к неведомым богам…
2
Агван Лобсан Доржиев (1853–1938) — бурятский буддийский лама, учёный, дипломат, религиозный, государственный и общественный деятель России, Тибета и Монголии. Был сторонником сближения Тибета и Российской империи. Инициировал постройку первого в Европе буддийского храма — Храма Калачакры в Санкт-Петербурге. При советской власти репрессирован, по некоторым данным умер в 1938 в тюремной больнице. Могила не найдена.
3
Строительство буддистского храма-дацана «Гунзэчойнэй» в Петербурге было завершено в 1915 году. Освящен в честь божества Калачакра.