То был мир взрослых. Но был ещё и мир подростков. Барачники, мастеровые, рыночники – стаи малолетних оборванцев ревниво охраняли свои районы от чужаков. Площадь, с её грозными символами власти и наличием постовых, считалась территорией нейтральной. В переулках Задворок малолетние почти не встречались, там правили свои законы. А в остальном…
Впрочем, в дневное время перемещаться по городу можно было свободно. Сбегать на рынок за продуктами, забрать в Мастерских починенную утварь для матери, другие какие нужды заставляли мальчишек пересекать заповедные границы – это всё не считалось. На воскресную службу в храм шли волчата из враждующих ватаг бок о бок – святое дело. Но вот вечером гулять по чужой земле в одиночку категорически не рекомендовалось. Если ты такой смельчак, что сунулся с закатом солнца в соседний район, то получи за это хорошенько по тыкве. Сам дурак. Не знаешь правил, спроси у тех, кто в курсе.
Но в этот раз случилось совсем другое – рыночники откровенно наехали на барачников. Притом сделали это нагло, днём, наплевав на неписаные законы уличного братства и с явной целью нарваться. Вот и гудела ватага, выкрикивал с надрывом призывы к бою Лас Кривой. Был он пацаном дерзким, смелым, от драки никогда не увиливал и бился жёстко, порой даже жестоко. В одной из уличных потасовок он потерял глаз, что ещё больше укрепляло авторитет…
Воспоминания прервались, кто-то тряс его за плечо.
– Э, паря, в картишки переброситься не желаешь? – предложил Кент. – Ехать-то ещё долго, а так время скоротаем.
Антон чуть приподнял веки. Инженер был уже на хорошем взводе, но хорохорился. Вскидывал голову как молодой петушок, выстраивал на лице значительную мину – все признаки приличного опьянения, когда с ног человек ещё не валится, но и соображает уже с трудом. О Кенте со Спичем этого сказать было нельзя. Выглядели они на удивление трезво: Кент тасовал колоду потрёпанных карт, Спич хищно скалился из угла.
– Давай, контрактник, присоединяйся, – не отставал Кент.
Они приняли его за наёмника, понял Ант. Ну да: потрёпанная военная форма, серьга в ухе. В кармане плата за риск, кровью заработанные деньги. И кстати, всё почти так и обстоит. Кроме денег. А вот горняк, похоже, едет к месту нового назначения. Наверняка получил неплохие подъёмные. Ситуация стала понятной до скучного.
– Не, ребята, – вяло отказался Антон, – устал. Подремать хочу. Вы уж как-нибудь без меня…
– Боишься? – зло зыркнул из угла Спич. – Не трусь, салага, больше денег не проиграешь!
– Ага, боюсь, – спокойно ответил «гепард». – Да и спать охота.
И вновь прикрыл глаза.
Он ещё слышал, как бурчат братья-разбойники: мол, ну и чёрт с ним, мы и на троих раскидаем. Как поддакивает инженер, приговорённый на заклание, но стук колёс и мерное покачивание вагона смежали веки. Да и какое ему, в сущности, дело до этого горняка. Хочет отдать этим ухарям деньги, пусть отдаёт. Не дитя малое, видит, с кем пил, а теперь сел играть. Однако подремать основательно Антону так и не дали. Едва коснувшись усталого сознания, сон испугано упорхнул от визга всё того же мастера горного дела.
– Я вас умоляю, господа! – в голосе инженера отчётливо звучали истерические нотки. – Один! Один только кон в долг! Я знаю… чувствую – мне сейчас повезёт!
– Хо! Нет, дружище, – снисходительно хохотнул Кент. – В долг мы не играем. Если что ценное есть – портсигар или часы – покажи. Может и согласимся.
– У меня простенькие часы, – чуть не плача, пролепетал горняк и достал дешёвую луковицу на латунной цепочке. – Вот.
– Да, за такие и пятёрки жалко, – презрительно усмехнулся Спич. – Может, ещё чего есть?
Антон наблюдал через полуприкрытые веки сцену унижения незадачливого пассажира. Ворох радужных ассигнаций перекочевал с кона к братьям-разбойничкам, судя по всему, все сбережения горняка. Сам инженер лихорадочно шарил по карманам. Наконец, вынул и положил на столик тонкой работы серебряную брошь в виде бабочки.
– Вот, жене вёз, – трагическим голосом проговорил он. – В подарок.
– Полсотни за неё, – быстро произнёс Спич, аккуратно складывая купюры в стопку.
– Побойтесь бога! – взвился инженер. – В Дубостане я отдал за неё две сотни!
– Мы ж не в Дубостане, – оскалился Кент. – Здесь свои расценки. Хочешь, ставь за полста, нет – разойдёмся красиво.