Он выдержал риторическую паузу.
— …В наш сад упал камень, и вот наши лягушки заквакали, как будто они находятся в болоте. Где оно, правило всякой доброй дипломатии: «Знать, чтобы предвидеть, и предвидеть, чтобы принять меры»? Не смыкается ли такая бездеятельность с бездумностью?
Предчувствуя, что поток может изливаться еще долго, я сослался на усталость и, не пытаясь разыгрывать чрезмерную вежливость, встал. Орландо стремительно последовал моему примеру. Старик после некоторого колебания задержал меня робким движением руки. Орландо понял, что его присутствие стесняет моего отца, и вышел в коридор первым.
— …Вызов тебе пришел сюда. Наблюдательный Совет переносит слушание твоего дела на послезавтра, — быстро произнес отец.
Он смущенно кашлянул. Его взгляд избегал моего взгляда; голос его вдруг опять стал торопливым и сбивчивым.
— …Я хотел сказать тебе, Альдо, поскольку у тебя, вероятно, будет случай поговорить там с моим старым другом Даниэло… Тридцатилетняя дружба… только вот мы мало встречались в последнее время… что я тебе разрешаю от всего сердца — эх!.. ну как-нибудь смягчая… необходимая корректность, — рассказать ему о нашей сегодняшней беседе. И сообщи ему, я хочу сказать… напомни ему, что все благородные люди сплачиваются вокруг Синьории… в общем, я хочу сказать… что я весь в распоряжении Города, учитывая такие серьезные обстоятельства… хотя и не драматические. Тревожные, хотя и не драматические, запомни. Ситуация требует мужества, хладнокровия, уравновешенности… и опытности. И дерзновенности! — воскликнул он после паузы.
Я вышел к Орландо в коридор.
— Он начинает сильно сдавать, — шепнул он мне безразличным голосом, — но, как видишь, флюгер вертится по-прежнему исправно.
— Уже, значит, так обстоят дела?.. — спросил я, по старой привычке беря его под руку, что сразу дало мне заряд бодрости, так как картина старческой деградации моего отца расстроила меня ужасно.
— Да, — сказал Орландо. — «Для Орсенны наступают новые времена». Твой отец имеет в виду вторую карьеру для себя, но я-то думаю, что-то здесь сейчас сходит с рельсов.
— Ты хочешь сказать, что здесь опасаются серьезных последствий этой истории?
Я почувствовал, как мое сердце забилось быстрее. Орландо остановился на секунду и задумчиво посмотрел на меня. Ночь уже полностью вступила в свои права, ленивый ветер теребил деревья в саду, и ветви там и сям сбрасывали на нас тяжелые капли. В его любезном, дружеском голосе сохранялась какая-то нота холодности, и я почувствовал, что он не решается говорить.
— Не знаю, самостоятельно ты действовал или по чьей-то подсказке, но в любом случае и твое поведение в этой истории, — начал он не спеша, — и сама эта стычка являются такой мелочью, что сами по себе не представляют ничего опасного. Кстати, о намерениях Синьории мне не известно ничего конкретного, хотя Бог ее знает: здесь ведь никто не отказывает себе в удовольствии что-нибудь приписать ей. Но климат плохой… Самое любопытное и дающее основание для некоторых опасений, — продолжал он, опустив глаза и играя цепочкой своих часов, — состоит как раз в том, насколько мало оказалось здесь людей, которые при первых известиях смогли взглянуть на эту историю трезвым взглядом.
— Орсенна изнывает от скуки, я знаю, — сказал я, неуверенно пожимая плечами.
— Да, как ни странно, но эти известия были восприняты ими положительно, — сказал Орландо задумчиво. — А тебе известно, — спросил он, силясь улыбнуться, — что, пребывая там, в своем Адмиралтействе, ты вошел здесь в моду? Твой отец не ошибся, когда попросил именно тебя порекомендовать и его тоже Синьории.
— Мне кажется, — сказал я с иронией, — что в былые времена ты не придавал такого значения мнению улицы. Я, кажется, даже припоминаю твои теории. Непроницаемые перегородки… Более тонкое сознание, находящее приют на вершинах…
— Они-то как раз меня и беспокоят, — сказал Орландо с озабоченным видом. — Обычно здесь просачивается достаточно слухов о том, что происходит в Синьории, и до меня они благодаря моей должности доходят раньше, чем до всех остальных. Надо сказать, что государственные секреты превратились у нас в нечто невинное — ты же помнишь, как мы в Академии смеялись над ними. Но сейчас произошли серьезные изменения. С некоторого времени возникла какая-то изоляция, обособленность… Твой отец глубоко уязвлен, ты сам заметил, оттого, что у него больше нет доступа к старику Даниэло.
— Послезавтра я его увижу.
Орландо задумчиво посмотрел на меня:
— Бог свидетель, я стараюсь не грешить излишним пиететом к влиятельным людям. И все же сейчас я тебе завидую. И многие орсеннцы позавидовали бы.