Дворец, широко распахнувший свои двери навстречу танцующим бликам лагуны, казалось, спал глубоким сном. Мои крики не пробудили никого. Я пошел медленно и неуверенно сквозь необычную анфиладу голых комнат, которые я не узнавал. Со сводов на меня обрушивалось ледяное безразличие, и я чувствовал, как на меня накатывает новая волна дурного настроения. Я довольно нерешительно, черепашьим шагом, переходил из зала в зал, скучающе, как посетитель музея, поднимая взгляд к застывшей сарабанде потолков и фресок. В конце концов я оказался в удаленной галерее, откуда были видны выстроившиеся в одну линию мост и неухоженный сад, который прилегал ко дворцу по ту сторону рукава со стоячей водой; и как раз в тот момент я увидел стоявшую в крытой аллее сразу за мостом Ванессу.
Она явно не подозревала, что за ней кто-то наблюдает. Она только что искупалась, и на ней не было ничего, кроме широких матросских брюк и безрукавки с глубоким вырезом. Она выжимала свои мокрые волосы; в углублении подмышек и между грудями шевелились темные тени. Во рту она держала заколки, что придавало ее лицу какое-то детское выражение; казалось, что этот рот с двумя невинными губами, усердно, как школьница-отличница, занимающийся своим делом и потому оставленный без присмотра, высунул язык и живет напряженной жизнью плотоядного цветка, умеющего лишь хватать и удерживать. Я замер с бьющимся сердцем, не в силах оторвать взгляд от этой незнакомки, внезапно ставшей для меня воплощением таинственной грации в ее чисто животном проявлении. Пальцы медлили, задерживались в податливых прядях, а запрокинутая голова превращала горло в бледный поток, мягко изгибала груди, словно вокруг рукоятки кинжала. Она была похожа на дрожание воздуха над жарким пламенем. Впервые Ванесса стала плотью. Она, ласковая земля, взрыхленная дождем ее ниспадающих волос, явилась из нахлынувших на меня лихорадочных снов, упругая и эластичная, как песчаный берег, созданный для растений и для ладоней.
Я постучал по стеклу. Ванесса заметила меня и по мостику приблизилась ко мне.
— Я всех отпустила сегодня на выходной. Дворец пуст. Этот день принадлежит нам двоим. Я тебя увожу.
— В море, насколько я понимаю.
— Да, причем очень далеко. Нам нужен целый день. Мы отправляемся на Веццано.
Название пробудило во мне достаточно свежие воспоминания, а потом и нечто похожее на любопытство. В моем сознании возникла черная точка, помеченная отдельно на той голубой поверхности воды, по которой я так часто мысленно скользил в палате карт. Веццано был всего лишь крошечным островком, и в навигационных инструкциях, просмотренных мною в Адмиралтействе, ему было посвящено всего несколько фраз: о нем упоминалось главным образом в связи с особенностями его обрывистых берегов и скал, возвышающихся напротив полузатопленных стрелок лагун, способных приютить суда, захваченные здесь зимой резкими южными штормами. В те времена, когда все водное пространство в округе кишело пиратами, Веццано служил морским бродягам портом приписки и укрепленным складом; их привлекали, очевидно, и его защищенные бухточки, и просторные гроты, кое-где пересекавшие остров из конца в конец, и особенно близость континента, что позволяло перевозить по ночам товары в простых лодках до безопасных прибрежных мелей. Однако все это прошлое с его пролитой кровью и варварскими богатствами меня не манило. В моих глазах эта черная точка на карте столь же мало ассоциировалась с каким-либо воспоминанием или каким-нибудь пейзажем, как световой конус звезды на небе. Этот остров и был одной из моих звезд, некоей блестящей точкой одного из моих неподвижных созвездий. Если поставить ножку циркуля в точку, обозначающую Раджес, то обнаруживается, что из всех пунктов территории Орсенны Веццано находится от него на самом близком расстоянии.