Утро, когда судили Люси, выдалось ясным и погожим. Птицы щебетали, порхая с дерева на дерево. Через тюремное окошко Белинда видела дикие цветы, весело покачивающиеся под легким ветерком. Казалось, день этот был просто создан для пикника или праздничных торжеств. Но именно в этот день Люси должна была предстать перед обвинителями и узнать, какая участь ей уготована.
Прильнув к прутьям решетки, Белинда беспомощно наблюдала, как ее подругу уводит дюжий констебль. Люси не проронила ни слова и держалась прямо. Она лишь спокойно взглянула на Белинду, перед тем как выйти из камеры. Белинда же едва сдерживала рыдания. Ощущение несправедливости происходящего переполняло ее. Люси такая кроткая, такая нежная! Если ее, повинную лишь в спасении ребенка, осудят, то на что тогда надеяться ей, огненноволосой озорнице, на которую с первого же дня в деревне стали косо поглядывать из-за гордой, вызывающей манеры держаться и дерзкого нрава – уж не говоря про ее «дьявольские волосы»! Белинда понимала: если кто и заслужил оправдательный приговор, так это Люси, потому что она еще не встречала человека безгрешнее своей подруги. Но в глубине души она, к ужасу своему, не сомневалась в окончательном приговоре: виновна… виновна… виновна…
Так и вышло. Люси даже улыбалась, сообщая Белинде это известие. Успокаивающе коснувшись руки Белинды, она уговаривала ее не расстраиваться.
– Я ведь знала заранее, что этим кончится, – пояснила Люси. – Госпожа Майлз просто захлебывалась обвинениями в мой адрес, и даже Уилл Гершолм говорил про дьявольское видение, которое едва не погубило его ребенка. Я всегда знала, Белинда: если о моем даре ясновидения узнают, меня обвинят в колдовстве. Люди боятся всего непонятного. – Она горько усмехнулась. – Я тоже не понимаю природы своих озарений. Но знаю, что они не зло, не послания дьявола. Они просто приходят ко мне – хорошие или плохие. В тот раз они помогли спасти жизнь ребенку. И все-таки…
– И все-таки тебя осудили на смерть, несмотря на добро, которое ты сотворила! – Зеленовато-золотистые глаза Белинды засверкали в сумраке камеры. – Почему люди так глупы? – воскликнула она. – Неужели в них не осталось ни капли здравого смысла?
– Просто они забитые и суеверные. Нужно ведь чем-то объяснить несчастья и трудности, что сыплются на их головы и…
– Ах, только не нужно их оправдывать! – вскричала Белинда. – Меня тошнит от них всех. Люси, довольно рассуждать о том, что произошло и почему. Наверняка мы как-нибудь сможем отсюда выбраться.
– Нет, Белинда. – Карие глаза Люси были исполнены твердости. – Я не стану тешить себя напрасными надеждами и приму смерть с достоинством.
– Говорю тебе – мы можем убежать! В глазах Люси заблестели слезы.
– А ты еще говорила мне, что напишешь Генри и что он мне поможет! – дрожащим голосом произнесла Люси. Губы ее жалобно искривились.
– Я действительно отправила ему письмо! Возможно, он еще приедет!
Люси покачала головой:
– Нет! Ему больше нет до меня никакого дела! Иначе я давным-давно получила бы от него весточку. Белинда, прошло уже столько месяцев с тех пор, как… – Голос Люси прервался, она постаралась совладать со своими чувствами.
У Белинды защемило сердце. Она слишком хорошо знала, каково это – быть брошенной любимым человеком.
– Да, Люси. Я испытываю то же самое. – Она схватила девушку за руку. – У меня такое же чувство в отношении Джастина. Не понимаю, как это произошло, – наша любовь была такой сильной, такой настоящей, во всяком случае, так мне казалось. – Она вдруг расправила плечи, стараясь перебороть жалость к самой себе, грозившую снова увлечь ее в трясину отчаяния. – Но сейчас придется признать, что мы остались одни. И нам самим нужно отыскать способ себя спасти. На это уйдет какое-то время, но если мы все обдумаем и спланируем…
– Белинда, – Люси тяжело вздохнула. – У нас не осталось времени. Суд над тобой состоится завтра.
– 3-завтра? Люси кивнула:
– Утром за тобой придут.
Белинда опустилась на тюфяк. Румянец сошел с ее щек. Завтра. Завтра. Ее вдруг охватил озноб – кровь стыла в жилах, сердце замирало. Завтра.
– Мне так жаль, Белинда. – Люси опустилась возле нее на колени. – Знаю: это я во всем виновата! Если бы не я, тебя бы не обвинили…
– Нет! – воскликнула Белинда. – Это не наша вина! Это они во всем виноваты! – Она направила обвиняющий перст в сторону оконца, за которым шли по своим повседневным делам деревенские жители. – Вот кто преступники, а вовсе не ты и не я. Так что не вини себя, Люси! И я не стану. Мы не сделали ничего дурного. Хотя… Хотя это и не избавляет от страха… от ужаса… О, Люси, что же нам делать?
Но у Люси не нашлось ответа. Так они и сидели бок о бок, две молодые, насмерть перепуганные женщины, запертые в деревенской тюрьме, не имевшие ни друзей, ни союзников. И говорить им было особенно не о чем. Обеих ждала одна ужасная, неминуемая участь. Темнота сгущалась вокруг них с приближением ночи, но еще более непроглядный мрак царил в их сердцах, потому что там поселилось беспросветное отчаяние.
Утром, вместе с завтраком, состоявшим из рисовой каши и ржаных сухарей, Белинде принесли чистую одежду – черное шерстяное платье, то самое, которое она надевала на проповедь, когда в деревне остановился Джастин. Белинда облачилась в него, кое-как вымывшись ледяной водой из принесенного в камеру ведра и разгладив ладонью густые золотисто-рыжие волосы. Люси уговаривала ее позавтракать вместе, но она лишь покачала головой – ей претила даже мысль о еде. Белинду мутило, в горле пересохло. Не находя себе места, она расхаживала по камере, мечтая, чтобы этот день и судебный процесс поскорее закончились. Испарина покрыла ее тело, сердце в груди колотилось как сумасшедшее.
Констебль Вининг явился за ней около девяти.
– Идемте, госпожа Кэди. Сегодня вас будут судить, – объявил он, гремя тюремными ключами. – Мировой судья ожидает вас.
Белинда словно приросла к месту. Она не могла пошевелиться, руки ее обратились в лед, ноги – в мрамор. Она застыла, словно изваяние, посреди крохотной камеры, не сводя глаз с красной физиономии констебля. Вдруг ей в голову пришла безумная мысль прошмыгнуть мимо него, попытаться убежать по сумрачному, пыльному коридору на улицу и, как в тот раз, броситься в густые лесные заросли, подступавшие к деревенской площади. Но Белинда знала, что ее поймают и приволокут обратно. Она лишь отсрочит неизбежное. На лице констебля Вининга проступало холодное злорадство. Он явно наслаждался ее страхом и выполнял свои обязанности с удовольствием. Ее руки сжались в кулаки. Белинда выпрямилась, гордо приподняла подбородок, ее зеленые глаза потемнели от гнева.
– Я готова, – произнесла она отчетливо, самым холодным и гордым тоном, на какой только была способна. И с неспешным достоинством двинулась к двери. У порога она обернулась, чтобы еще раз взглянуть на Люси – та стояла возле окна, по щекам ее текли слезы. Взгляды их встретились. Люси вымученно улыбнулась.
– Удачи тебе, – прошептала она, но обе понимали: слова эти лишены всякого смысла.
Белинда кивнула и снова направилась к двери.
Солнце сверкало на чистом голубом небе, словно огромная золотая монета. Теплый бриз веял с моря, заставляя колыхаться зеленые листочки деревьев и принося с собой сладостный, бодрящий аромат весны. Белинда вскинула голову и полной грудью вдохнула свежий воздух. Ей виделась особая ирония в том, что именно в этот день, когда ей должны были огласить смертный приговор, весна вернулась в деревню Сейлем, словно призывая вкусить сладость жизни. Как ей хотелось вдохнуть аромат диких лесных цветов, протянуть руки к солнцу, пробежаться босиком навстречу ветру! А вместо этого она в сопровождении дюжего стража шла в сумрачный молельный дом, туда, где должна была решиться ее судьба. Уже почти у самой двери Белинда в последний раз вдохнула пахнущий морем воздух и, плотно сжав губы, вошла в темное помещение, чтобы предстать перед обвинителями. Весеннее ликование осталось позади. Мрачная, жестокая реальность ожидала ее.