Наверное, будь у меня такой муж, я со спокойной душой оставляла бы на него своих детей. Только бы и Галочка это понимала. Только бы не сбил ее с пути истинного подлый Бондарчук!
— Ничего, если я Толика у вас сегодня оставлю? — спросила я нарочно для него.
— Конечно, пусть остается, — сразу же откликнулся Сережа. — Мы, между прочим, с ним давно знакомы, правда же, Толя? Вместе на карусели катались.
— Правда, — солидно отозвался мой сын. — Там еще Настя была. Она на себя мороженое уронила.
— Ябеда! — фыркнула я.
— Ничего не ябеда, — сразу же вступилась за племянника Галя. — Он ведь не ее родителям рассказывает, а нам. Он шутит.
— Я шучу, — согласился Тошка.
Хотя я все еще носила черное в память о муже, невольно постаралась приодеться. Между прочим, перед тем как ехать за сыном в садик, я надела туфли на высоких каблуках и серьги висячие, серебряные, с бирюзой, я их в свое время в антикварном магазине присмотрела.
Ну и макияж нанесла. Легкий. Немного туши на ресницы, и губы помадой тронула.
Галя взглянула на меня, но ничего не сказала. Только почему-то вздохнула. Что она подумала?
Но еще большее впечатление своим внешним видом я произвела на Юрия, даже сама не ожидала. Едва я появилась из ворот, как он вышел из машины и открыл передо мной дверцу, не сводя с меня восхищенного взгляда. Поцеловал руку, которую я ему вовсе не протягивала.
— Ты с каждым днем делаешься все красивее! Казалось бы, куда уж больше…
— Юра! — предостерегающе произнесла я.
— Молчу-молчу, хотя в первый раз вижу женщину, которой неприятны комплименты! Я дам тебе на подпись бумагу, а заодно и поедим, не возражаешь? Тут неподалеку я видел один уютный ресторанчик.
— Ты, похоже, знаешь все ресторанчики в городе.
— А почему бы нет? Раз уж принято деловые вопросы решать за едой, а вовсе не в кабинете. И не все люди любят грохот музыки и шум толпы. Нет, уютные ресторанчики придуманы как раз для тех, кто не слишком любит светиться. Таких, как, например, ты.
Уел! А почему бы мне захотеть светиться в его обществе?!
Юрий остановил машину у небольшого ресторанчика и подвел меня к самому дальнему от эстрады столику.
— Здесь нам никто не помешает. Предупреждаю, юридической силы составленная мной бумага не имеет. По закону. Но между нами, «металлистами», для управления базой ее вполне достаточно.
— Разве ты не мог поесть дома? — сварливо поинтересовалась я.
— Не мог. Скажу тебе по секрету, моя четвертая жена совершенно не умеет готовить. Как-то я попытался съесть то, что она приготовила, и чуть не заработал несварение желудка. Сказал ей, Амалия…
— Амалия? Ее так зовут?
— Именно, а чему ты удивляешься? У фотомоделей тоже бывают имена-псевдонимы. Амалия Гайворонская. Звучит?
— Звучит. А она, выходит, не захотела взять твою фамилию?
— Почему она? Это я не захотел. Слишком много Забалуевых! Говорю, зачем тебе быть такой, как все? Сыграл на ее самолюбии.
— А как ее зовут на самом деле?
Я и сама не знала, чего вдруг засыпаю его вопросами о жене. Так ли уж это важно, как на самом деле зовут бедную женщину?
— Артемия, — сказал он и захохотал. — Вчера просматривал справочник женских имен. То-то поудивлялся. А зовут ее Дуня.
— Серьезно, что ли?.. — Но, посмотрев на его ухмыляющееся лицо, я поняла: прикалывается. — Не хочешь говорить, не говори, это я так, в разговор влиться.
— Понятно, говорить во время нашего интимного ужина о моей жене — самый беспроигрышный ход!
— Чего ради он интимный? — тут же разозлилась я. — Давай свою бумагу, есть я не хочу!
— Ты права, есть тебе не стоит, — неожиданно согласился он, — а то вон как растолстела. Но я-то не толстый, и свои дела на голодный желудок не решаю, ты уж не обессудь!
Вообще-то за месяц я похудела на три килограмма. И Шурик утверждала, что я уже хожу гремлю костями.
Но тут я с запозданием сообразила, что Забалуев меня нарочно заводит, ждет, что я разозлюсь и назло ему начну есть. Что я, впрочем, и сделала, несмотря на то что у сестры неплохо поела. От волнения, что ли?
— Знаешь, — немного погодя сказал он, одобрительно поглядывая, как я уплетаю тушеное мясо, — я купил себе небольшую квартирку.
— Небольшую, в смысле, однокомнатную? — слегка удивилась я.
— Почему однокомнатную? Квартира трехкомнатная.
— А зачем она тебе? Для встреч с агентами?
— Шутишь, — не обиделся он. — Я думал, мало ли…
— Поздравляю. — Я не стала изображать ни заинтересованного вида, ни нарочито равнодушного. Так, порадовалась за товарища былых утех. — Это неплохо — иметь жилье, о котором никто не знает. Ты ведь никому не сказал?
— Только тебе, — осторожно проговорил он, размышляя, наверное, чего от меня ждать. — А что ты имела в виду, говоря «неплохо»?
— Когда тебе надоедят твои четыре жены и восемь любовниц, ты сможешь закрываться в ней и отдыхать душой.
— А ты бы не хотела отдыхать в ней вместе со мной?
— Не хотела бы, — категорически заявила я. — Мне некогда отдыхать, мне жить надо.
Сама не поняла, что в запале сказала, но я не стала углубляться и исправлять свои ошибки.
— А я, значит, только и делаю, что отдыхаю! — фыркнул Юрий.
— Как ты не можешь понять, что для меня все это…
— Игрушки! — услужливо подсказал он.
— Неприемлемо.
— Ох, Елена Прекрасная, знала бы ты, что мне все это…
— Передразниваешь?
— Вот ты могла бы сказать, чего от меня хочешь?
— Могла бы. Я все время забываю спросить: это ведь ты снимал для поминок кафе и ты поставил на могиле Жени памятник?
Он тщательно прожевал мясо, словно в этот момент для него не было важнее дела, и промокнул губы салфеткой.
— Неужели это так важно?
— Конечно! Ты и так много для меня сделал… В конце концов, разве ты обязан заботиться обо мне?
— Заботиться — это слишком громко сказано. Так, помог немного. Все-таки ты мой первый биограф…
Интересно, а почему я не сказала, что не хочу больше с ним видеться? То есть я начинала этот разговор, но отчего-то теперь мне казалось, что заводить его вновь глупо.
И в самом деле, есть более насущные темы.
— И все-таки я настаиваю, чтобы ты при окончательном расчете учел все свои траты.
— Хорошо, учту, — пообещал он. — Но теперь наконец я могу поесть, или ты придумаешь еще что-нибудь не слишком умное?
Я закусила губу, понимая, что это он сказал нарочно. Продолжает меня злить. В отместку за то, что я злила его. Поэтому надолго меня не хватило. Минут через десять я опять поинтересовалась:
— Наелся?
— Наелся, — теперь подтвердил он.
— Тогда доставай свою бумагу, буду ее подписывать!
— Не понял. А десерт?
— Ты же сам сказал, что мне надо похудеть.
— Разве я не говорил, что лишние три килограмма тебе не повредят?
— Не говорил. И вообще первое слово дороже второго. Давай бумагу по-хорошему!
— А по-плохому что будет?
— Нет, на плохое не решусь, — честно призналась я. — У меня, увы, теперь нет защитника, что же мне ссориться с единственным союзником.
— Союзник, значит? Иными словами, до защитника недотягиваю?
— Юра, — взмолилась я, — ну зачем тебе мои проблемы? Я и так тебе на голову свалилась с этой дурацкой базой! Может, ты обо мне давно бы думать забыл, а тут я все время о себе напоминаю…
— Послушай, Рагозина, чего ты все пытаешься меня втиснуть в свои рамки? Что мне можно, чего нельзя, что делать, чего не делать? Никто в нашем городе не смеет мне указывать, и только ты можешь позволить себе все, что взбредет в твою красивую голову.
— Ты прав, указывать я не должна. Тем более что повода для того, чтобы нам с тобой видеться, в ближайшие полгода у нас не будет. А тогда мы в последний раз встретимся и все окончательно оформим. Надеюсь, больше головных болей в связи со мной у тебя не будет!
— Ты — моя головная боль, — произнес он мрачно. — А точнее, если у меня о чем-то и болит голова, то только о тебе.