— Ты Рандвер, сын Ёрмунрекка? — вскинул брови рыбак.
Рандвер кивнул, подтвердили готы. Тогда вышли из ладьи сыновья рыбака, оружие оставили под рыбой. А сам рыбак сказал:
— Я и есть Йонакр-конунг! — и сыновей назвал: — Сёрли, Эри, Хамдир... Славные они воины и славные рыбаки. Но были бы сильней втрое, будь они дружны. Всегда в раздорах и синяках. Друг на друга ежами смотрят и колючками бросают с языка.
Приглядевшись к готам, добавил Йонакр:
— Вижу, долгий путь вы проделали. Лоснятся сёдла, повытерлись потники, и срезана стременами шерсть на конских боках. Вижу, и копыта сбиты у коней. Трудно степным коням в наших скалах. И вы устали. Ступайте в ладью. А лошадей готских, скакунов тонконогих и резвых, доверьте моим сыновьям.
Гудрун последние стежки накладывала на полотно. Шестьдесят семь карликов глядели с того полотна. Но не всё ещё появились. Было понятно, что из грубого камня много ещё родится карликов, и много их будет вылеплено из глины по людскому подобию.
Поглядывая за окно, приговаривала Гудрун, поторапливала служанок:
— Вейте, завивайте, девы, нити красные. Не много уже осталось рукоделия мне, а вижу, что Йонакр идёт с сыновьями, поднимается из фиорда с красавцами.
— То не сыны твои! — отвечали служанки. — То люди незнакомые. Но права ты: мужи красивые. Плечи у них широки, осанка статная, спины под тяжёлыми сетями не сгибаются.
Хмурилась гордая Гудрун:
— Образумьтесь, девы-служанки красные, нити закручивайте, да потоньше! Не много работы осталось мне... А с Йонакром идут сыны мои. Кроме них, никто не поднимет сетей отцовских. Если кто и мог их поднять, так уж нет тех под небом Мидгарда, на полях Лангобардии косточки их вороны клюют, топчут сапоги ромейские.
— Все уже нити свили мы, тонко закрутили, — прятали служанки лукавые глаза. — И ты, Гудрун, добрая хозяйка, кончила искусное рукоделие. Но не верь, матушка, глазам своим, устали они от тонкой вышивки. Сыновья твои храбрые — вон на стройных конях подъезжают. Да песнь их, слышишь, не стройна, вразброд поётся. А с Йонакром-отцом идут чужие сыновья. Где ты у нас таких видела? Не все, значит, герои полегли на полях Лангобардии! Много и ромейских косточек там вдоль дорог лежит, косточек, вороньем поклёванных, волками обглоданных. Не забывай, госпожа, что Волк и Ворон нашему Одину посвящены... Попили кровушки ромейской железные боевые топорики.
— Уйдите, девы! — отмахнулась раздосадованная Гудрун. — Сама уже вижу, где мои нерадивые сыновья. Оставьте в покое Одина! И меня оставьте, утомили назойливым щебетом!.. Вижу, что приглянулись вам пришлые красавцы. Так не теряйте времени, взвейтесь, птички, в танце утицы вкруг сизокрылых селезней. Им щебетание ваше стократ милее будет, чем брюзгливый Йонакра клёкот.
Поднялись готы по грубым каменным лестницам, прошли по тёмным холодным залам. В тех залах не было окон и не проглядывались в темноте высокие своды. Было видно, как в огромных очагах едва трепетали огоньки. По углам шумно дышали тощие псы.
Вот вошли готы в светлый зал и увидели у окна Гудрун. Свои мечи молча сложили у её ног. Также молча сняли шлемы и склонили головы. «Жена легендарного Сигурда!»
Сказал Йонакр:
— От Ёрмунрекка! Рандвер.
Удивилась Гудрун, покачала головой:
— Снимите плащи. Пусть служанки усердные выбьют из них пыль дорог. Тогда различим цвета плащей ваших. Долгий вы проделали путь!..
Служанки, постреливая глазками, удалились с плащами гостей.
Подошла Гудрун к сыну кёнинга, ладонью провела по его лицу:
— Ты Рандвер? Красив! Такого б жениха моей Сванхильд!
И к Йонакру повернулась, спросила, смеясь:
— Не против ты, конунг, дочь мою и Сигурда отдать за славного гота?
— Редкий человек достоин несравненной красы Сванхильд! — ответил благородный Йонакр. — И память самого Сигурда он восславить должен подвигом. А Сигурд знатный воин был! И, думаю, кто одолеет сыновей моих, кто мечи у них из рук выбьет, тот славен рядом с Сигурдом.
Тогда сказал Рандвер:
— Не за себя пришёл просить Сванхильд, а за своего отца — кёнинга Германариха.
Помрачнела, казалось, Гудрун. За обоих Йонакр ответил:
— Много слышали о нём. Без испытаний знаем, что достоин Сигурда Ёрмунрекк. Недаром Могучим прозван.
Заплетали девы-служанки косы Сванхильд, лицо отбеливали, на щёки нежные накладывали румяна, веки подводили сурьмой. Золотые запястья надевали ей на руки. Шею обворачивали тонкой тканью. И с двух сторон Сванхильд нашёптывали: