Увидев это из окна, Вадамерка-дева кинулась к двери Сванхильд и принялась колотить в неё руками.
— Беги, Рандвер!.. — кричала. — Вернулся кёнинг. Измены не простит. А Бикки уже наплёл про всё. Я знаю Бикки! Рандвер!.. И ты, девка из фиордов, беги! Не пощадит тебя Германарих. Я Германариха знаю...
Но тихо было за дверью — ни звука, ни ответа. И вновь стучала в дверь Вадамерка.
— Оседлал вам коней Генерих, а служанки собрали еды. Бегите, дурные головы, сохраните себя. Рандвер!..
Тогда отворилась тяжёлая дверь. Вадамерка упала на грудь Рандверу, залилась слезами. Волосы её, чёрные как смоль, рассыпались у него по плечам. Бледен был сын кёнинга. Ожидая обмана, стоял с мечом в руке. Сванхильд, дрожащий листочек, пряталась у него за спиной.
— Бегите! Генерих ждёт.
И укрылись плащами Рандвер со Сванхильд. И удалось им выйти из Каменных Палат незамеченными, и удалось в конюшнях обойти сторожей, и отыскать во всеобщей суматохе Генериха.
Одно слово сказал добрый везегот Генерих: «Файндлейвгард!» и протянул Рандверу лук со стрелами. Вздрогнула Сванхильд, услышав о светлой стороне, кивнул сын кёнинга, деву фиордов подсадил в седло. Сам же на коня взлетел, едва коснувшись стремени йогой. И в стремительном галопе пустились кони вдоль берега Данпа-реки, туда, где вверх по течению, в далёкой стороне кёнинг Бош сидит в славном гарде своём.
— Да минует их чаша зла!.. — пожелал Генерих, смахнув со щеки слезу.
Слушали ветры сказ южных братьев, кивали, друг на друга посматривали. Необычные кёнинги на необычный тинг собрались. И необычно для ветров молчали. Тихо было в это время по всей Ландии. Несколько дней стояли в небесах облака, несколько дней с деревьев не упало ни листа, и разгладились волны морей. Свейские крутобокие ладьи забыли о власти парусов. И если срывалась из облак снежинка, то падала она отвесно.
Советник Бикки вошёл в зал. Даже этот человек сейчас почувствовал трепет перед кёнингом. Был мутен взгляд у Германариха, лицо темно, обветренно, скулы заострены, давно не стриженные волосы грязны, у висков и на затылке — вытерты краями шлема, где-то выхвачены, отсечены чьим-то мечом целые пряди. Были воспалены у кёнинга веки, искривлены свежим шрамом губы, и борода но краям шрама распалась надвое, — чей-то точный он пропустил удар. От этой недавней раны трудно было говорить Германариху, он слова произносил с присвистом, старался плотнее сжимать губы, пряча, что сразу под шрамом недоставало нескольких зубов.
— Где? — в нетерпении спросил кёнинг.
— Под пыткой выдали служанки! — в поклоне склонился Бикки. — Файнцлейвгард...
Германарих злобной хищной птицей сорвался с трона:
— Догоним! Эй, свита! Раны будем после считать. И после обласкаем женщин. В сёдла! Далеко уйти не смогут беглецы.
Подобно стае свирепых Норн-псов, шли по свежему следу малые кёнинги из свиты. И среди них — Амал Германарих на чёрном коне.
Секла лошадям ноги колючая снежная позёмка. В стороне, уже стиснутый прибрежной кромкой льда, парился широкий Данп; медленно плыли по нему редкие льдины, таял, падая в свинцово-серую воду, снег.
— Догоняем!.. — сказал кёнингу Бикки, радостно показывал вперёд. — След не успевает позёмкой закрыться. Кони у них устали, идут неровно.
— Молчи, Бикки! — мрачно оборвал Германарих слова советника.
Подхлестнули лошадей кёнинги, оттеснили советника в хвост погони. И Германарих глянул на них одобрительно. Удивились этому готы, не помнили они ещё одного такого дня, чтоб Бикки был неугоден кёнингу, чтоб раздражал его. «Значит, дорог Германариху Рандвер, дорога ему Сванхильд, что не может простить советнику сказанной о них прилюдно правды. Неужели предпочёл бы кёнинг незнание этой правды? Верно, стар стал!»
И увидел Рандвер погоню за спиной; сквозь шелест позёмки, сквозь пересвист низового ветра услышал крики и перестук копыт, бряцание оружия услышал.
Пригляделся: Амал Германарих на чёрном коне, малые кёнинги — рядом.
Тогда развернул коня Рандвер-сын, вскинул лук тугой и пустил десяток стрел. Взмахнули руками пятеро кёнингов, вывалились из седел и теперь, запутавшись в стременах, волочились по земле за конями. Не сосчитать им более старых ран, не обласкать уже женщин.
И кёнинги доблестные вскинули луки, но запретил им стрелять Амал Германарих.
— Так возьмём! Лошадей их загоним. А у нас, побратимы, теперь сменные кони есть.
До вечера гнались, не отставали, шли всё дальше на север. Прекратился ветер, посыпался на землю густой снег. И холмы, и леса укрыл белым. И труднее стало лошадям, выбивались они из сил, спотыкались, ранили ноги о занесённые снегом камни.